А после, как и обещал Ерислав, во дворе дружинном сдвинули столы широкие под открытым ночным небом, накрыли богато, возожгли костры, расстелили шкуры по скамьям, по случаю завалили секачей молодых да над огнем на вертела подвесили. Шумно стало, и о бремени своем Арьян позабыл. А потом за чарой другой, спор жаркий затеялся.
— Они страха не имеют! Думают, бесам этим дозволено все! — грянул Ерислав со своего места, сверкая одичавшим, разожженным вином горячим взором.
— Если уж на княжичей нападают, то что говорить о народе простом? Кто их защитит? — подхватил Заримир, оглядывая собравшихся мужей за столом.
Те ярились только с каждым словом, каждый понимал, что спускать такое с рук уже невозможно.
— Ждать, пока окрепнут да нападут первыми? Разве мы трусы какие или немощные, разве оружие не сможем взять в руки да показать, кто здесь хозяева? Разве не укажем на то, что земля эта наша и бесчинствовать на ней мы не позволим? Врагу не отдадим! Свое отстоим!
Мужи переговаривались, соглашаясь с каждым сказанным словом, пока новая волна гнева не обжигала сердца, не давая покоя.
Многое за этот долгий и шумный вечер было говорено. Арьян уже и сбился со счета, сколько чар медовухи и вина испил, только потяжелели руки и ноги, в голове зашумела кровь, да взор блуждающим стал. Понял, что с него довольно, когда пролил на стол брагу. Уж было Митко хотел подозвать — сам, верно, и не дойдет — как задержал его Ерислав, запястье сжал крепко, к столу пригвоздив.
— Посиди еще с нами, куда тебе торопиться?
Арьян повернулся, собираясь возразить другу, да взор его застыл, когда выхватил девицу, взявшуюся неведомо откуда. Не сразу он узнал в ней Дану, сестру княжичей. Так изменилась она, что и не признал, или выпитое виной тому?
Глаза серые, живые, с узкими зрачками. Волосы блестящие цвета золота. Тонкий нос с узкими крыльями. Маленькие губы алые, будто сок клюквенный. Она сидела с прямой спиной, расправленными плечами и взглядом спокойным — настоящая княжна. Дана была не одна, с младшей сестрой Люборадой. И понял гость, что не пьян он, что за год обе девицы изменились сильно.
Дана посмотрела на Арьяна как-то густо и долго, губ коснулась улыбка легкая и исчезла тут же. Она опустила ресницы, отводя взор, а на белой коже румянец проявился.
— Ну, здравствуйте, боярышни, — поздоровался за обоих Данимир, за ним и не убудет.
Люборада хоть и на зиму младше, но тоже девицей видной стала. Медная коса, кудрями мелкими обрамленное привлекательное лицо с серо-зелеными глазами и темными бровями. В отличие от сдержанной Даны, сестра не считала нужным как-то проявлять свое величие, подвижной и живой казалась с виду. И видимо, ее смех он слышал в горнице.