И вот очередная дверь. Тяжелая, металлическая, с прорезью-окошком, сейчас запертым. За ней — темное помещение площадью не больше кладовки в проданном пентхаусе, две двухэтажных койки. «Нары», — понимает Светка и вздрагивает всем телом, замедлившись на пороге. Но долго ей стоять не дают: короткий тычок в спину — и она влетает внутрь, а за ее спиной раздается грохот засова.
— Какую суку среди ночи принесло? — раздается сиплый голос с одной из нижних коек.
— Утром посмотрим. Давай спать. — Отвечает голос со второй. — Ты, курва, — продолжает второй голос, и Светка понимает, что обращаются к ней. — Твое место, конечно, у параши, но тут у нас почти санаторий. Всего четыре койки. Давай, раскладывай свое добро и лезь наверх. И чтобы тихо! Не дай бог чем стукнешь — я тебя стукну так, что от стены отскребаться будешь. Уловила?
— Д-д-да-а… — снова блеет Светка, торопливо разворачивает матрас, растягивает поверх него одну из простыней и неловко лезет наверх.
— Рискнешь над головой шебаршиться — скину, — уведомляет первый, сиплый голос. — Будешь спать на полу. Лежи там и не дыши! Чтоб ни звука от тебя!
И вот уже неизвестно который час Светлана Журавская, когда-то известная модель, а потом — не менее известная в узких богемных кругах Москвы супруга состоятельного бизнесмена Лукьянова, лежит на верхней полке нар, вспоминает последние несколько часов своей жизни и изо всех сил пытается сдержать ознобную дрожь: быть скинутой на пол ей совсем не хочется!
…Утро не наступало слишком долго. А потом вдруг обрушилось на задремавшую Светлану громким звоном. Женщина дернулась и чуть не свалилась со своей верхней полки. Села, кутаясь в одеяло, заморгала опухшими глазами.
— Слышь, ты, новенькая. Курить есть? — окликнули ее снизу.
— Я не курю, — робко сообщила напуганная Лана.
— Закуришь, — уверил ее знакомый сиплый голос. — Давай, слазь оттуда, курица облезлая. Знакомиться будем.
— Ты это, скажи тому, кто тебя навещать будет, чтобы курево несли, — то ли посоветовала, то ли приказала вторая сокамерница. — А то чем расплачиваться будешь?
— За что расплачиваться? — не поняла Светлана. — Нет у меня никого…
Только произнеся эти слова вслух, она вдруг осознала их пугающий смысл: у нее действительно никого нет. Ни родни, ни подруг, ни мужа. Ей никто не принесет передачку. Нет ни одного человека, которого заботила бы ее судьба.
Светке стало страшно — куда страшнее, чем ночью на допросе или на досмотре.
Она иногда под настроение смотрела фильмы про зону, и знала, что среди заключенных есть своя иерархия. Ей, Светлане, предстоит оказаться на самой нижней ступени этой лестницы?.. нет-нет-нет! Ее выпустят! Ее оправдают! Она пойдет работать хоть птичницей, хоть уборщицей, будет жить в общежитии, спать на продавленной койке и ужинать ливеркой, которой даже Карли брезговал, только не надо ее… на зону…