- А с нашей стороны?
- Пожалуй, только двое. В смысле, из нашего ведомства, если не считать тех людей из ЦК, которые тоже осведомлены.
- Да, очень ловко закручено, - протянул генерал, изучая бумажку, на которой я набросал ему свои выкладки. - Так здорово спрятали концы в воду, что без тебя я бы, конечно, мог и не докопаться до истины. Что ж, благодарю тебя. Готовься потихоньку к первой поездке в Польшу. Думаю, где-то в октябре тебя отправят, помочь с завершением контракта. Как оправдавшего доверие. Никто, кстати, не заподозрил, что ты можешь работать на меня?
- Ну... - я изумленно поглядел на Пюжеева. - Вопросов мне не задают, хотя, я чувствую, приглядываются. И, в конце концов, если меня взяли на работу по распоряжению КГБ, то как же они могут не знать...
- Да не по распоряжению КГБ тебя взяли! - рассмеялся генерал. - Ты совсем за дурака меня, что ли, считаешь? Позвонил, кому надо, уважаемый человек, способный большие услуги оказать, попросил взять на непыльную работу двоюродного племянника. Так что на тебя смотрят как на "блатного" и приглядываются, совсем ты безмозглый или не совсем. Конечно, и женился ты очень вовремя и по делу, так что... - он махнул своей огромной лапищей. - В общем, не вздумай излишнюю смышленость на работе демонстрировать, а то отодвинут тебя потихоньку от тех дел, к которым слишком умных подпускать негоже. А вот как слепой курьер, как передаточное звено, ты всех устроишь, поэтому, думаю именно тебя в Польшу и отрядят. А там уж - подумаем, как тебя лучше использовать, во время этой командировки...
И точно, в октябре я сел, на Белорусском вокзале, на поезд до Варшавы, с новеньким загранпаспортом в кармане и с достаточным количеством польских злотых в бумажнике. Мне все завидовали. Еще бы! В то время любая поездка за границу означала прорыв в иной мир. Завидовали и Наташе - мол, шмоток навезет. А мы с Наташей обсуждали, что можно купить будущему ребенку, из того, чего нет в Союзе. Наташа была на шестом месяце.
Прикинуть, что было в то время? Уже миновало двадцать шестое августа, когда появились на свет двадцать один пункт требований забастовочного комитета в Гданьске - будущей "Солидарности", и до Москвы уже донеслось это громово прозвучавшее в Польше имя - Лех Валенса, и рассказывали по Москве, будто Окуджава на нескольких дружеских вечеринках песню "Прощание с Польшей" спел чуть в ином варианте: "Мы связаны, поляки, давно одной судьбою..." вместо "Мы связаны, Агнешка, давно одной судьбою..." - будто вызов бросая и заявляя о сочувствии.