Шли года, благодаря Первому я стал опытным Лордом, и он же показал, что нельзя отказываться от чувств ради долга. Он был моим свидетелем на свадьбе. Тогда Первый уже стал смертным, он взрослел телом, душой оставаясь все тем же мальчишкой. И всего пару раз я видел его непривычно серьезным. Последний был в 70-м году, когда он создал кулон. Первый — в 968-м от разделения Бангина и Ди. Он позвал меня. Уставший, изможденный. Он сбивчиво говорил про создание некого андроида, — Дэн мрачно покосился в сторону Андрея, — и что он и Лорд Хризолит с Шангаями пытались остановить большую беду, нечто что разрушит все. Но тот Лорд погиб, оставив творение своему старому другу.
— Трибу ван Торну, — пробормотал полуробот. — Но в моей памяти нет данных об этом. Только об участии Шангаев. Но ни о Хранителе, ни о том, что создатель был Лордом.
— И по слухам, весьма сильным. Я не знаю, что там произошло. Но видимо у них были причины почистить твою память.
— Беда, — почти одновременно протянули Сэм и Кира.
— Но это объясняет почему у нашей машины темные волосы, — покачала головой Шангай.
— Дань уважения к Хранителю. И желтые глаза как у Верховного, — кивнул дедушка Киры. –
Лорды не сильно общаются между собой, но Харон общался со всеми. И, что не говори, не было Обладающего Силой, который не любил бы Первого.
— Фаэтон недолюбливал, — фыркнула Сэм.
— Познакомились с нашим многовековым, смотрю, — усмехнулся Дэн. — Харон всегда попрекал его серьезностью, а тот не мог понять, как Хранитель может быть столь беспечным. Они спорили не один век, не принимая друг друга как день и ночь, но как свет и тень не в силах существовать один без второго.
Фаэтон и Харон — два воплощения Силы, и неизвестно, которое древнее.
Когда началось взаимодействие планет — Фаэтон третьим по счету вышел на связь. И не просто вышел — он показал другие миры. Он, как никто лучше, знал, как заставить Харона действовать, как заставить беспечного Хранителя принимать более активное участие в жизни планеты. И не прогадал, Защитник явил себя. Только, вопреки ожиданиям, осел при Дворце, не уделяя должного внимания Республике.
«А что Ди? — казалось искренне недоумевал он. — Там и так неплохо справляются. А тут Монарх совсем молоденький, ему помощь старшего нужна».
И Фаэтон не мог понять его отречения от бессмертия.
«И ты, и он, и даже Верховный, — вздыхал Первый, — вы можете любить не только душой, но и телом. А объятия и поцелуи — единственное, что я могу дать».
Когда Харон стал смертным, Фаэтон стал называть его безрассудным мальчишкой.