На урок мы пришли за пять минут до звонка. Я открыл дверь с ноги, но учительницы еще не было.
— Малыши, зацените, кто вернулся! Эй, Рахиль, как твоя бабуля? Пока держится, потому что ты не отпускаешь старушку к ангелам?
— Заткнись, Шикарски.
— Я молчал! Я молчал так долго, что сердце мое разрывалось на тысячи кусочков!
— А я думал тебя оставят там навсегда, — сказал Яков.
— А я думал, твои родители уже продали тебя мыть посуду в каком-нибудь рыбном ресторане из-за долгов по кредиту.
Я повернулся к Леви.
— А ты им не говорил, что я возвращаюсь?
— Не хотел никого расстраивать.
Тут я почувствовал толчок, едва не повалился на пол, но кто-то меня удержал. Сейчас, подумал я, меня будут заслуженно бить, справедливость восторжествует, в небо взовьются салюты, а народы всей земли сольются в оргазме понимания, что благотворно скажется на экономике и политическом климате. Однако, меня обняли, да так крепко, что важные навыки дыхания стерлись из моей памяти примерно на тридцать секунд.
— Макси, я так скучал!
— Привет, Эли! Голос у тебя так и не начал ломаться?
— Ужасно круто, что ты вернулся!
Сладить с Эли было совершенно невозможно. Он никогда на меня не обижался. Его стратегия была лишена изъянов — он оставался моим другом в любой ситуации, и оттого пытаться его как-нибудь задеть было даже скучно. Я, взглянув на него, на секунду зажмурился, потому что майка на нем была настолько яркая, так отчаянно оранжевая, что на нее нельзя было смотреть Леви.
— Детка, закрой глазки, а то у тебя будет припадок. Эли, я вызываю полицию моды, ты опять сорвался!
— Хорошо, что ты в порядке! Я думал, они сделают тебе лоботомию!
Я расслышал одобрительные возгласы, задумчиво кивнул.
— Я тоже так думал, но оказалось, это теперь вообще незаконно.
Эли, наконец, отцепился от меня, и вместе с кислородом в меня проникло сентиментальное понимание: я тоже скучал. Эли был, наверное, самым очаровательным существом на планете, если не считать некоторых животных. Его образ можно было продать как концепт-арт в мультипликационную корпорацию. Он был маленький, русый, по-смешному глазастый, с мелкими и тонкими чертами и какой-то подкупающей детскостью в повадках. Я ни разу не видел Эли грустным, и даже не был до конца уверен в том, что Эли запечатлелся в моей памяти без своей вечной широченной улыбки. Интересно, подумал я, а когда все случилось с Калевом, как он выглядел? Это ведь был его лучший друг. Эли улыбался так же, как и всегда, и с первого взгляда вовсе не изменился. Чуть погодя я обнаружил, правда, что Эли сильно похудел, а глаза у него как-то странно, влажно блестели. Не так, будто он плакал недавно, как-то совсем по-другому. Я раньше не видел, чтобы у людей так блестели глаза.