— Ты что, Макси?
— Пафосно думаю, потому что испугался.
Эли сказал:
— Вы считаете, эти спирали что-то значили? И фразы про какого-то бога.
Леви пожал плечами:
— Ну, он чокнулся. Это точно.
— Осторожнее с правами чокнутых, молодой человек. Я вот тоже чокнулся.
— Мне от тебя отойти?
Мы засмеялись, но тут же затихли, потому что это знание (мы смеемся в комнате мертвого ребенка, нашего мертвого друга) вытравить было нельзя, как застарелый аромат лекарств из больницы.
Я поднял тетрадь, поднялся по лесенке на кровать Калева и понял, что подушка все еще пахнет его шампунем, но этот запах уже уходил из реальности. То, что осталось от Калева.
Мы вместе поместились на кровати Калева без труда. На ночевках мы умещались тут вчетвером, а теперь оставалось одно незанятое место. Я выключил свет, и над нами, как звезды, снова зажглись спирали. Мы стали смотреть.
Калев был как фотография, которая выцветает. Вот нет его вещей в школьном шкафчике, а вот почти не осталось запаха его шампуня на подушке, и я, наконец, понял, почему говорят, что человека больше нет.
Я следил взглядом за спиралями на потолке, я подумал, что они тоже выцветут, может быть, очень скоро. Но в них хранилось что-то важное.
У Калева было одеяло с ракетами, у них были красные крылья. Мы очень смеялись над этим одеялом, а сейчас лежали, укрывшись им до самых носов, и я видел свои полосатые носки, белые носки Леви и оранжевые носки Эли. Нужно было что-то сказать, но ни одна шутка о маме Леви не шла в голову, а ведь я думал, что этот источник будет бить до самой моей смерти.
Еще не было десяти вечера, а мы лежали так, словно собрались спать.
— Надо позвонить родителям, — сказал Леви.
— Напишу отцу смс, — ответил я. Эли продолжал молчать, и я видел, что его зубы не поблескивают в темноте, он больше не улыбался. Пока Леви уговаривал родителей разрешить ему остаться у Калева, мы с Эли печатали сообщения родителям. Отец Эли был военным, его воспитательным девизом оставалось нехитрое: пока ты увлекаешься футболом и тачками, мне все равно, что ты делаешь, просто будь мужиком. Мама Эли работала в библиотеке Ахет-Атона, я полагал, потому что для этой умной, тонкой, интеллектуальной женщины не нашлось иного места в социуме: ее общество никто не мог выдержать. Миссис Филдинг имела привычку растирать в пыль самооценку первого, кто привлечет ее внимание. Возможно, библиотека Ахет-Атона пустовала не только потому, что любую книгу можно было достать в интернете.
Леви сказал:
— Это был сложный бой.
— Ты вообще его выиграл?
Леви пожал плечами.