Он опять замолчал, уставившись застывшим взглядом в одну точку. Так и не оторвавшись от этой точки, дон Родригу вдруг медленно произнёс:
– Мой лучший друг погиб от укуса чёрной мамбы за четверть часа… Мы с ним были пиратами.
– Пиратами? – в один голос вскрикнули все сидящие возле потухшего костра.
Это было настолько невероятно, и так не вязалось с обликом старого аристократа, что капитан не поверил своим ушам. Он впился глазами в губы дона Родригу, словно пытаясь по его губам, по степени отчётливости артикуляции понять свою ошибку.
«Нет, этого не может быть, этого просто не может быть», – лихорадочно думал капитан, а в душе у него что-то поднималось, какая-то волна протеста, какой-то пылающий шквал отрицания. Позабытые, выгоревшие от времени воспоминания, опрокидывая и оттесняя друг друга, вдруг ринулись в его сознание, пытаясь докричаться до него, что-то объяснить ему, что-то доказать, вот сейчас, немедленно, но все они вызывали или жалость, или безграничную брезгливость и гасили, словно нарочно подминая под себя, всё то хорошее, что он успел полюбить в португальском проводнике.
– Что вы такое говорите? – жёстко выговорил капитан.
Все посмотрели на него с испугом.
Дон Родригу тоже поднял глаза на капитана и словно бы очнулся. Потом он глянул в сторону Жуана, который, заметив всеобщее замешательство, смотрел на своего отца удивлёнными и по-детски пристальными глазами, и поспешно произнёс:
– Я был гражданином свободной республики на острове Тумбату*, когда мне было тридцать лет. Наш маленький, окружённый рифами островок, на несколько лет стал для нас оплотом справедливого устройства общества, общества гармонии… Мы на Тумбату запретили пьянство, ругань, азартные игры и драки… Мы хотели нести в мир идеи равенства, братства, свободы и расового равенства. Мы ненавидели богатство, а деньги у нас не имели хождения, и всё имущество было общим, а добывалось оно за счёт пиратства!
Дон Родригу замолчал, опять уставившись взглядом в одну, только ему известную точку.
– А что случилось потом? – спросил капитан.
Старый португалец задумчиво сощурил веки, словно вглядываясь в себя или в прошедшее безвозвратно время, словно пытаясь и сам понять причины того, что произошло с ними много лет назад, потом он поднял брови и сказал удивлённо:
– Люди боятся равенства… Они не любят свободу и не желают гармонии. Они, почему-то, больше хотят пьянствовать и враждовать друг с другом.
И тут Жуан поднял руку и показал в сторону деревни. Дон Родригу незаинтересованно посмотрел за его рукой и вдруг стал быстро подниматься со словами: