Вот и комнаты третьего, последнего этажа. Если на первом силами дворецкого поддерживался относительный порядок, то здесь, куда Джон, да и отец тоже не поднимались уже давно, все осталось неприкосновенным после смерти матери. Любовь к ней отца была безгранична. Как изменился он после ее смерти! Забросил все дела и впал в депрессию. Все пришло в упадок, но это ничуть не смущало отца. Сам он медленно угасал, логическим завершением чего стала недавняя кончина. Все эти годы отец если и уделял чему-то или кому-то внимание, так только сыну, в долгих беседах с которым вновь и вновь повторялась мысль: покойница так хотела видеть тебя честным, благородным человеком! Прошу тебя, сынок, никогда не делай того, что могло бы осквернить память матери. Совершить злодеяние можно легко, в одночасье. Муки же раскаяния будут преследовать тебя годами, денно и нощно. Джону все казалось, что отец как-то собирался продолжить этот привычный для них разговор, но тот лишь прижимал сына к себе и подолгу молчал.
Вот и последняя комната. Она в свое время была своеобразной святыней для отца. Здесь он любил уединятся, засесть за какие-то книги, записи и иногда проводил целые вечера напролет. Сколько свечей было сожжено в этой комнате! Джон помнит, как он в детстве зашел сюда и поразился количеству, а главное разнообразию всевозможных диковинных штуковин. Это уже потом Джон узнает названия этих вещей: градштока, компас, хронометр, подзорная труба. Тогда же, в детстве, еще не зная, что это за вещи и для чего они предназначены, Джон влюбился в них и, наверное, уже тогда была предрешена его судьба. Теперешнее завершение учебы в Морской Академии – лишь первая ступень на путь к той цели, которую он пусть и смутно, но наметил уже тогда, когда впервые увидел и прикоснулся руками к этим волшебным вещам.
Джон толкнул дверь и… застыл на месте в изумлении. Что угодно ожидал он увидеть в этой комнате, но только не это. Посреди залы, неловко разбросав руки в стороны, лежал человек. Немалое багровое пятно на груди говорило о многом. Замешательство Джона длилось лишь мгновение. Он сразу же бросился к несчастному, скорее чисто интуитивно, с вполне естественным желанием помочь человеку, если эта помощь окажется не запоздалой. Увы, взглянув не остекленелые глаза и застывшую предсмертную судорогу на лице несчастного, Джон понял, что тот в его помощи уже не нуждается.
Но хозяина дома ожидало еще одно потрясение. В убитом он узнал не кого-нибудь, а лекаря, который накануне покинул этот дом живым-здоровым. Чувствуя прилив какого-то необъяснимого волнения, Джон осмотрел комнату. В ней царил полнейший кавардак, вокруг трупа на полу валялась масса всевозможных вещей, но, присмотревшись, юноша заметил, что вообще-то вся мебель, столы, кресла и предметы стояли на своих местах, не были сдвинуты или перевернуты. Все, чем был устелен пол, очевидно, извлечено из сундука, который, как всегда, стоял на полу у стены, но вот крышка его, вопреки обыкновению, была открыта. Джон заглянул в него. Так и есть: он был почти пуст, лишь на самом дне лежала пара-тройка книг, секстант и прочие морские атрибуты, напоминавшие о далекой юности отца, связанной с морем, о чем он не любил вспоминать, а если Джон и донимал расспросами, то отвечал всегда неохотно и туманно. Было совершенно очевидно, что кто-то что-то искал в сундуке, притом – знал наверняка, что ищет, потому-то ненужное отбрасывал в сторону как хлам. Делалось это, вне всякого сомнения, в суете и спешке, коль вещи столь поспешно изымались из сундука.