Штурман включил переговорное устройство и хмуро сказал:
— На голове — синяки и шишки, дома — пироги и пышки. Что делать будем, командир? Оборвана трубка кислородного прибора.
— Как — оборвана? — возмутился я. — Ты что, не проверил перед вылетом?
— Проверил. Вот видишь — отпечаток, — и показал шишку на лбу.
Я онемел от этой вести. Час от часу не легче. Кислородная трубка…
Маленькая такая, тонкая и кривая. Она идет от баллона к кислородному прибору. Из-за нее, из-за этой паршивой трубки, возвращаться домой? После всех передряг?! И с такого важного задания? Это немыслимо, невозможно, недопустимо!
Однако и лететь нельзя. Без кислорода — как? Евсеев надевает маску уже с четырех километров. А мы бомбим с семи.
Мда-а-а… Впрочем, разве обязательно с семи? Можно и ниже. Ну, с пяти, например. Нет, с пяти нельзя. Над городом висят аэростаты воздушного заграждения. Как раз на этой высоте. Что же делать?
Перебираю в уме все возможные варианты. У штурмана свой баллон, у меня свой. В крайнем случае можно дышать, приставив шланг прямо к оборванной трубке. Правда, в баллоне высокое давление — сто пятьдесят атмосфер, но можно открыть чуть-чуть…
Нет, не пойдет. Будет очень большой расход кислорода, а его нужно беречь на обратный путь. Ведь нам нужен попутный ветер.
«На обратный путь… На обратный путь…»
Ну конечно же, на обратный путь! До цели мы дойдем на высоте пяти тысяч метров. Затем наберем еще с полтысячи и отбомбимся. Когда возьмем обратный курс, штурман откроет баллон. Только тогда, и не раньше!
Сообщаю штурману свои соображения. Евсеев слабо возражает:
— Не выдержу.
— Выдержишь. Ничего с тобой не случится. Ишь разбаловался — на четырех тысячах маску надевать!
— По инструкции же…
— Ладно, помалкивай. Я надеваю с пяти.
— То ты… — И тут же соглашается; — Ладно, пошли, это я так.
Мы уже давно вышли из окружения облаков. Над нами звезды. Другие миры. И если там живут разумные существа, они, конечно, не знают, что такое война. Забыли, пройдя этот мучительный путь эволюции. Мне хочется верить в это. Очень! А мы вот тут несем вахту мира… через войну.
Время от времени спрашиваю у Китнюка, что он делает, как поживает. Не вздремнул ли случайно. Для стрелка вздремнуть — плевое дело. Велик соблазн. Весь полет он лежит на броневой плите возле пулемета. И конечно, веки смеживаются сами. А смотреть надо в оба. Фашистские ночные перехватчики уже оснащены радиолокаторами. Попадешь такому на экран — пиши пропало! Подкрадется, даже если ты будешь идти в облаках, — расстреляет в упор из пушек.
Евсеев величает Китнюка начальником пассивной обороны и министром пропаганды одновременно. В его обязанности входит время от времени брать приготовленные заранее, связанные в пачки тридцатисантиметровые полоски фольги и, разрезав тесемки, бросать за борт. Тонкая фольга, разлетаясь облаком, создает большой металлический экран. Пусть гоняется перехватчик-фашист за призрачными самолетами!