– Я понимаю, сэр, – ответила я тихо, снова переводя взгляд на Тоя и обратилась к нему: – На чувства тебя толкнул один параметр – моя внешность. А дальше что? Чем лучше ты узнавал меня, тем сильнее привязывался? Или наоборот, как это случилось у меня по отношению к тебе? Твоя внешность мне и сейчас кажется идеальной, но ни о какой влюбленности речи не идет.
Я не боялась своей откровенности, не боялась его обидеть или задеть – мне нужно было каким-то образом понять природу его ревности. Той, разумеется, от моих признаний счастливым не выглядел. Он слабо поморщился и все-таки ответил:
– Хочешь искренности, Ината? А что ты потом с нею будешь делать? Но раз хочешь – отвечу. Сейчас мне уже плевать на цвет твоих волос или форму носа, удельный вес этого параметра упал, как сэр правильно заметил. И притом моя привязанность к тебе только выросла. Теперь я практически уверен, что будь ты брюнеткой с совершенно другим разрезом глаз или фигурой, то на этом этапе знакомства я относился к тебе бы так же, как сейчас. Нравится тебе, Ината, такая искренность? Это фактически признание в любви.
И вот теперь я вздрогнула. Странная романтика, холодящая, пугающая. Мой голос тоже начал подводить:
– Любовь делает человека лучше, Той. Если любовь заставляет убивать или приносить боль, то это навязчивое состояние называется по-другому. Уверена, наш начальник знает кучу терминов из психиатрии, и все они – не любовь.
Той ответил сразу же:
– Может быть, проблема в том, что я не человек, Ината?
– Может быть, – я неосознанно сделала шаг от него. – Той, когда проводился эксперимент в той лаборатории – вас с Майей проверяли на реакции… помнишь?
– Глупый вопрос, Ината, я ИИ. Уж что я умею – это помнить. Даже то, чего помнить не хочу.
– Не волнуйся, эта беда преследует и большинство людей. Так вот, после, когда мы уже вышли, я услышала какой-то резкий стук. Что это было, Той? Тебе уже в тот момент было невыносимо видеть нас с Ником, что ты ударил кулаком в стену или сделал что-то подобное?
– Стук? – он переспросил без паузы. – Стук я слышал, но источник его мне неизвестен. Я не подумал, что это важно.
На самом деле это было очень важно, потому и крутилось все время на границе осмысления. Я посмотрела прямо на Кинреда и уточнила – не спросила даже, просто констатировала:
– Это были вы, сэр?
Он вдруг приподнял кружку с кофе, будто тостуя, с улыбкой пожал плечами и ответил без малейшего смущения:
– Я. У меня тоже иногда сдают нервы, Ината. Слишком много работаю.
– Сдали нервы? – я сощурила глаза.
– Бывает и такое. Хотя мне несвойственно. Обычно я не кидаю стулья в стены.