Не смею сделать вдох, пока не слышу, как хлопает другая дверь.
Слава Богу.
Отталкиваюсь связанными руками, чтобы сесть выше, насколько возможно. Я все еще осторожна. Теперь я знаю, что здесь есть кто-то еще. Кто-то наблюдает за мной.
— Кто ты? — спрашиваю я.
Человек молчит, и думаю, что, должно быть, сошла с ума, вообразила себе голос, пока он не говорит снова:
— Роналдо.
— Роналдо? Почему ты здесь? Ты один из них?
Он усмехается.
— Ты чертова идиотка.
— Что? — возмущаюсь я, морщась.
— Если бы я был одним из них, как ты думаешь, я был бы здесь?
— Я не знаю. Ты мог бы быть охранником или кем-то еще.
— Если бы я был охранником, то не помог бы тебе.
Я молчу несколько секунд. Опускаю голову и изучаю куски своего порванного свадебного платья, ту часть, которую могу видеть, и мои глаза мгновенно наполняются слезами, когда вспоминаю все.
Кровь. Слезы. Ужас.
Новые слезы прибывают, льются, поскольку я касаюсь шелка моего корсажа.
А затем всплывает самое важное воспоминание из всех. Тони.
Его глаза.
«Джиа… детка…» — это были его самые последние слова.
Я шмыгаю носом.
— Ох, черт, — Роналдо стонет с того места, где сидит. — Поэтому я не хотел, чтобы они оставляли со мной женщину. Ненавижу гребаные слезы.
— Эй, пошел ты! — обрываю я.
— О-о... и такая смелая. Ты первая женщина из всех, кого я встречал здесь.
Беспокойство захватывает меня.
— Первая из всех? Сколько времени ты здесь находишься?
— Шесть месяцев.
— Шесть? — задыхаясь, переспрашиваю я.
— Ага.
— И они не пытались убить тебя или что-нибудь в этом роде?
— Если бы ты могла видеть меня, ты бы знала, что они сделали намного хуже. Убивать легко. А пытки есть пытки.
Мои глаза округляются. Я хотела бы узнать, кто этот загадочный человек.
— Ты связан?
— В этом нет необходимости, — отвечает он.
— Что ты имеешь в виду?
Он не отвечает.
— Как думаешь, ты мог бы снять с меня этот мешок? Я не могу дотянуться.
— Я мог бы... но не буду.
— Почему нет?
— Я не хочу тебя видеть. Когда выйду из этого места, мне не хочется вспоминать ни хрена. Хотя приятно поговорить с кем-то после столь долгого времени.
С трудом сглатываю, но слюна застревает у меня в горле. Во рту очень сухо, так же, как и в горле. Я облизываю губы.
— Тут есть вода?
— Ты не должна пить, — говорит он. — Потом захочешь помочиться… а тут нет горшка, чтобы пописать.
— Куда же ты ходишь?
Он не отвечает, и, честно говоря, я рада. Я так напугана. Хочется узнать ответ, но я фыркаю немного громче и улавливаю вонь мочи... и что-то еще неприятное.
— Боже, — стону я. — Я не хочу находиться здесь в течение шести месяцев. Я не сделала ничего плохого.