– Не надо на нее сердиться. Такому сильному, такому прочному чувству невозможно противиться. Я уверена, что она страдала, оттого что была вынуждена вам лгать.
– Вы так думаете?
– Она была из тех женщин, которые идут до конца...
– А он?
– Он никогда не был мне симпатичен из-за своей самоуверенности. Но то, что эта связь продлилась восемнадцать лет, говорит все же в его пользу. Без настоящей любви так долго не встречаются.
– Но почему? – воскликнул Селерен.
Почему он? Почему они? Если бы не этот дурацкий несчастный случай, он так ничего и не узнал бы и попрежнему жил бы своей тихой, безмятежной жизнью.
– Консьержка говорит, что у нее там было тонкое постельное белье, необыкновенные пеньюары...
– Я знаю.
– Откуда?
– Как-то вечером она переодевалась при мне. Мой взгляд сразу упал на лифчик, какого я никогда не видела. Она покраснела, поспешно накинула халат и послала меня уж не помню за чем в кухню... Это было совсем не такое белье, какое она носила здесь...
– А я-то всегда думал, что она любит простые вещи...
– Только не на улице Вашингтона. А там, скорее всего, под влиянием мсье Брассье.
Его лицо ничего не выражало, а крупное тело, казалось, обмякло. Он смотрел на кровать, на окно, словно не знал ни что ему делать, ни куда себя девать.
– Что мне сказать детям?
– Я им скажу, что вы еще плохо себя чувствуете, что не совсем оправились от своей простуды.
– Бедняжки. Они-то тут ни при чем.
– Я пойду на кухню, приготовлю вам фруктовый сок. А вы тем временем переоденьтесь в пижаму.
Он послушался. Он не знал, что бы стал без нее делать. Десять раз, идя по Елисейским полям, потом по улице Риволи, он думал о самоубийстве.
Это было радикальное решение. Не нужно было бы больше думать. Не нужно было бы страдать. Но как же дети, у которых уже не было матери и которые теперь стали сближаться с ним?
Он направился к аптечке за пузырьком со снотворным, которое употребляла Аннет, когда ей не удавалось заснуть.
– Нет! Не эти таблетки. Они хороши для детей. Я вам сейчас найду кое-что у себя. Мне тоже случается их глотать. У каждого бывают минуты слабости...
Она вернулась с тремя голубоватыми таблетками на блюдечке.
– Примите все три... Не бойтесь.
– Я принял бы и двадцать...
– Тогда пришлось бы мне отвозить вас в больницу, где вам затолкали бы в желудок вот такую толстую трубку... Вы думаете, это шутка? А теперь хватит разговоров. Ложитесь и спите.
Она пошла закрывать ставни, задергивать шторы, и легкий золотистый полумрак воцарился в спальне.
– Спите крепко... И не беспокойтесь за детей. Я придумаю, что им сказать.