". Из этого следует, правда, что столица на Неве напрочь исключает возможность даже временных неудач, а совместима только с триумфальным шествием на Запад. Однако, поскольку авантюрное решение Преобразователя насчет Питера-столицы сходило с рук больше двух веков, приходится признать его правоту.
Но тогда не все понятно со стратегическими решениями для Балтфлота. Собственно, при Основателе, активная, даже, пожалуй, что и излишне иногда активная (вспомним Мекленбургское дело), госполитика в Балтийском регионе очень хорошо гармонирует с наступательной деятельностью флота. Сомневающимся рекомендуется перечитать соответствующие главы, скажем, тарлевской "Северной войны" или замечательной книжки немецкого адмирала Штенцеля. Инерции от петровского импульса еще хватило на то, чтобы в начале царствования Анны Иоанновны посылать эскадру к Данцигу драться с французами за "польское наследство". Но в основном послепетровские войны, до самой последней, характерны, пожалуй, значительно большей активностью сухопутных войск на балтийских берегах, да и на балтийском льду по зиме, чем наступательными действиями под андреевским и краснозвездным флагами. Неудивительно, что и в более благоприятных условиях К-варианта Николай Павлович и его Военное министерство все-таки продержали четвертьмиллионную армию на Северо-Западе при том, что максимальным накалом военных действий тут были редкие и малоэффективные для обеих сторон перестрелки суши с британским флотом.
Чтобы читателю не показалась служба в этих частях особенным медом, сообщим, что в К-реальности, так же, как описано Тарле для С-реальности, "в русской армии, стоявшей в 1854-1855 гг. в Эстляндии и не бывшей в соприкосновении с неприятелем, большие опустошения производил объявившийся среди солдат голодный тиф, так как командующий состав воровал и оставлял рядовых на голодную смерть". Ужасно? Ужасно. Но ведь не выдумка. Лескову Н.С., думается, можно доверять побольше, чем другим русским писателям. Он Россию знал не понаслышке, не по охотничьим экспедициям и даже не со слов любимой няни, а потому, что объехал полстраны на службе у фирмы своего дядюшки Джемса Шкотта и С-ья. Так вот, есть у него такой рассказик "Бесстыдник". Там встречаются за стаканом покалеченный офицер-герой с Малахова Кургана и ворюга-интендант. Естественно, начинается беседа на тему "А ты кто такой?" Ситуация, достойная, скорей, гитары Деда Охрима. И вот тыловая шкура говорит бесстыдные, но, по правде говоря, отчасти справедливые слова: "Вас поставили к тому, чтобы сражаться, и вы исполнили это в лучшем виде - вы сражались и умирали героями, на всю Европу отличились; а мы были при таком деле, где можно было красть, и мы тоже отличились - так крали, что тоже далеко известны. А если бы вышло, например, такое повеление, чтобы всех нас переставить одного на место другого, нас - в траншеи, а вас - к поставкам, то мы бы, воры, сражались и умирали, а вы бы крали". Надо сказать, что Николай Семенович, слабо замаскированный под Рассказчика этой истории, резюмирует так: "Бесстыдник-то, чего доброго, пожалуй, был и прав". Опыт прошедших с тех пор полутора веков этому, как будто, тоже не противоречит.