Жиль хотел заговорить, но Колетта жестом остановила его.
- Я догадываюсь, что вы скажете. Поверьте, я вхожу в подробности не для того, чтобы вас разжалобить. Мовуазен все предусмотрел. В завещании он обусловил, что я должна жить в этом доме, а вы - терпеть здесь меня. Понимаете, для чего? Для того, чтобы мы с Морисом никогда не соединились. Морис тоже беден. Он сын почтальона и прошел через все лишения, чтобы закончить образование и получить практику. По вине Мовуазена и синдиката он навсегда обречен довольствоваться полунищими пациентами и визитами по двадцать франков. Вот почему, узнав, что ключ от сейфа у вас, и услышав от мадам Ренке, что вы положили его на комод, я прошлой ночью попыталась ознакомиться с документами.
Какое удивительное спокойствие, какая бездна энергии в этой женщине, хрупкой, словно дорогая фарфоровая статуэтка!
- Вам известно, что находится в дядином сейфе?
- Да. И мне, и всему городу. Лицо у Колетты стало жестким, на лбу обозначились две морщинки.
- Вы никогда не задавали себе вопрос, каким образом ваш дядя, начав простым шофером, сумел нажить огромное состояние?
- Нет. Но разве мы так уж редко читаем о людях сильной воли, тоже начинавших на голом месте и добившихся самого блестящего положения?
- В Ла-Рошели эту историю знает каждый, знайте и вы. Я тоже ее не знала. Я не знала, что любое крупное дело в любой области, будь то рыболовство, судостроение, поставки угля, торговля, строительство, коммунальные предприятия, обязательно возглавляется здесь кем-нибудь из дюжины дельцов, всегда одних и тех же, всегда делящих прибыли между собой. Кое-кого из них вы уже знаете.
- Плантель? - вставил Жиль.
- Плантель, Бабен, Пену-Рато, Эрвино и другие, чьи имена вам скоро станут известны. Ваш дядя понял, что эти люди в сговоре между собой, что они беспощадно закрывают дорогу каждому новому человеку. Если вы затеваете здесь какое-нибудь дело, вас не трогают, пока вы не приобрели некоторый вес. Но с этой минуты вам дают понять, что подниматься выше запрещено. Если потребуется, вам навяжут такие условия, что вы станете чем-то вроде служащего на своем же собственном предприятии. Вот эту группу сильных мира сего и называют синдикатом. Октав же Мовуазен, бывший шофер графа де Вьевра, сделался, так сказать, его главой. У него не было никаких запросов. Он жил, как мелкий буржуа, на третьем этаже этого дома, где не пожелал даже устроить ванную. Он не ходил в гости, не путешествовал. У него была одна потребность, одна страсть - с каждым днем становиться все сильнее, внушать все больший страх. А он любил, чтобы его боялись. И вовсе не стремился располагать к себе людей, напротив, отталкивал их, как мог, открыто заявлял: "Я не такой дурак, чтоб быть добрым. Я злой". И он действительно был злым,- заключила она и перевела дух.- Извините, что говорю вам это, но не сегодня, так завтра вы услышали бы то же самое от других.