Я тут сразу вспомнил, что мне рассказывали. Бочки двухсотлитровые, а еще лучше столитровые в тайге в цене. Местные, и эвенки, и русские жители, у бочек верх срезают, отмывают, потом изнутри покрывают гудроном и используют в хозяйстве: бруснику мочить, рыбу солить, когда и капусту квасить. Канцерогенно, небось, в жуть, но кто тогда об этом слышал?
— Могу, — говорю, — еще пустых пару добавить. — Ну, хорошо тогда. Сейчас Степан олешка зарежет, разделает и с твоим шофером отвезет. Вы ведь у (называет озеро) стоите. — Да. — А мы с тобой пока поужинаем, печенку съедим да маленько попьем. — Да мне командир… — Порядок в танковых войсках! У вас там пятеро офицеров да солдат с гражданскими два десятка — один вечер без тебя обойдутся. А иначе меняться не буду. И никто не будет — я тут бригадир на сто верст. А вам гражданских обижать не велено. Ты, паренек, езжай с моим пастухом и командиру доложи, что я лейтенанта до завтра в плен взял. А утром мы вместе приедем и рыбы ему в подарок привезем. Тогда и бочки возьму.
Целый вечер мы с ним сидели над жареной печенкой да над неразбавленным. Молоком запивали, я у него и на будущую жизнь научился, только что потом коровье было. Правильного его имени я не упомню, но по-русски он был Федор Федорыч, так и мне сказал его звать. Соскучился человек, как я понимаю, по "городскому разговору", все-таки два года в педучилище и потом четыре года войны — привык к русской речи, а тут ему, прямо сказать, и говорить по-русски не с кем. В основном-то, конечно, про войну и говорили. Он на Втором Белорусском заканчивал — так, как они все, очень Рокоссовского уважал. Как я понял, он мою глупость с "пиджин-раша" хорошо заметил, но не поминал. Воспитанный человек-то. Правда, спирту он чересчур употребил, так под конец у костра и заснул, но тут отличия от моего майора Юденича не наблюдалось. Тот тоже, как начнет фронтовые эпизоды вспоминать — так до косноязычия. Я и то удивился — что ж он, капитан запаса, в бригадирах, а не предколхоза. Да, говорит, у нас главная усадьба за восемьдесят верст, а я туда переезжать не захотел. А потом уж молодежь появилась, побольше грамотные.
Наутро посадил он меня в мотоцикл, прихватили рыбы, орехов — и к нам. За полтора часа и доехали по дурной таежной дороге. Они еще потом с майором нашим немного попили, спели "Артиллеристы, Сталин дал приказ…" — но я уж к ним только на минутку забегал, дел было много. Да, хороший мужик был Федор Федорыч, а я к нему поначалу, как к дикому Пятнице… Теперь-то вряд ли живой, там так долго не живут.