Мои друзья и знакомые (Эйгенсон) - страница 4
Так что, конечно, обязательная школьная программа по истории для меня особого-то интереса не представляла. Моя учительница в предыдущей школе это твердо понимала и старалась без особой надобности клапан не открывать, чтобы не утопить свой урок в моих совершенно ненужных для выполнения учебного плана рассуждениях о зверствах Ивана Грозного и бессмысленности Ливонской войны. В новой школе преподаватель этого предмета отличался довольно заметно. Я его, вообще-то, чуть-чуть знал и раньше, как отца моей прежней одноклассницы Нины, уже тогда достойно представлявшей тип вальяжной славянской красы. Но тогда как-то не врезалось.
А тут, на уроках, Василий Алексеевич, по школьной кличке Вась-Вась, блистал, как никто другой из педагогов. Я, пожалуй, для начала предоставлю слово Диме Мирошнику. Когда я признался ему, что очень хочу, но никак не решаюсь написать о нашем общем учителе, то он прислал мне вот что: Если будешь писать о Василии Алексеевиче, то я могу добавить тебе несколько штрихов. Он был совершенно определённо самым ярким преподом в нашей школе. Его глубокий баритон, которым он пользовался очень умело, мог привлечь внимание даже глухого. Он очень любил Шаляпина, и я помню, как однажды он пригласил нескольких ребят из нашего класса к себе домой послушать пластинки Шаляпина из его коллекции.
Не помню, как он отбирал приглашённых, но я туда попал. Это было скорее летом после 9 класса, значит, в 55-м году. Он жил в старом деревянном доме на улице, названия которой я напрочь забыл, но она была параллельна Цюрупе и где-то недалеко от Чернышевского. Помню, как он подпевал Шаляпину и даже пытался подменить его…
У него была негнущаяся правая нога и очень сильные красивые мужские руки. Сам он был жилист, смугл, тонконос, а в глазах всегда блестела озорная искорка. Юморил он всегда очень толково, правда, не все в нашем классе могли оценить его юмор.
Он преподавал нам историю, логику и Конституцию (был в моё время такой предмет). Его уроки были настолько нешаблонны, что все мы слушали его очень внимательно. На его уроках почти всегда была отличная дисциплина. Сейчас я понимаю, что в нас он находил некоторое утешение, мы были для него неким лекарством от той вонючей и лживой атмосферы, царившей в стране. Его нельзя было назвать ни диссидентом, ни борцом за справедливость. Скорее он был умным и осторожным человеком, знавшим правду. И поверял её тем, кому доверял.
Как-то однажды, говоря об истории, как науке, он сказал, что служит у проститутки — к тому времени уже вышло несколько редакций "Краткого курса", пошла кампания по пересмотру роли Сталина…