Ко мне относились как к ужасной жене, бросившей идеального мужа. Я была шлюхой. В их глазах я была современной Эстэр Прин (Прим ред. Эстэр Прин — героиня романа «Алая буква»). Дай этим дамам несколько минут, и, не сомневаюсь, что они попытаются прилепить алую букву «А» на мое платье.
— Мне не следует здесь быть, — сказала я уголком рта.
Моя мать высоко подняла голову и продолжила улыбаться всем подряд.
— Ты остаешься. Дай им посплетничать.
Нас проводили к нашему столу. Он был накрыт бледно-розовой скатертью. Посередине стоял изумительный букет цветов в стеклянной вазе. Хрустальные бокалы под шампанское сверкали. На каждой тарелке стояла карточка. Когда я нашла карточку со своим именем, то отодвинула стул и с довольным вздохом села. Погладила живот. Казалось, что я была беременна без видимых доказательств и потом ХЛОП!
Мне казалось, что ребенок использует мой мочевой пузырь как игрушку для сжатия. Прошло всего шесть месяцев, так что же будет в конце беременности? Однако даже сейчас я понимала, что буду скучать по этим моментам. Придирчивый голос в моей голове говорил мне ценить каждый толчок. Каждый мускульный спазм. Каждый поход в туалет. Потому что я никогда не верну их обратно.
Никогда.
Слева через два стола от меня сидела мать Уэса. Каждые несколько секунд я чувствовал на себе ее взгляд. Я ни разу на нее не посмотрела. Неудивительно, что наши отношения испортились так быстро. Чью сторону бы она приняла: невестки, которую она знала два с половиной года или же идеального сынка?
У меня не было ни единого шанса.
Но что поражало больше всего, так это то, как быстро она распространяла сплетни. Она не жила в Фолс Черч, но это не имело никакого значение. Она одержимо рассказывала эту историю по-своему. Таким образом над головой ее идеального сына всегда сиял свет, отчего его нимб сверкал. Люди пожирали ее слова, как стервятники, и это только доказывало, что ничто так не связывает группу дам, как хорошие сплетни.
Моя мать была не согласна с моим решением развестись. Снова и снова, она говорила о том, что мы просто должны это преодолеть. Но будь она проклята, если кто-то за пределами нашей семьи станет плохо отзываться о ее дочери. Она рассказывала свою версию всем, кто был готов ее выслушать, и всегда заканчивала разговор твердым заявлением:
— Вам следует поверить в то, что вы только что услышали.
После этого она уходила от красных, как помидоры, дамочек, оставляя их стоять в облаке неловкости.
Нет, мы с мамой, вероятно, никогда не сможем смотреть на вещи одинаково, но то, как она защищала меня, показывало, что все же мать уважает меня. И я с жадностью принимала от нее хотя бы это.