Тамара ласкала Андрея, гладила, словно играла с ним. И доигралась: казалось бы, уже пресыщенный больше некуда, Андрей вдруг снова почувствовал желание.
Поставив Тамару на колени поперек дивана — она отзывалась с полным пониманием, чего от нее хотят. — Андрей слегка раздвинул ее бедра и начал неторопливые, чтобы лучше ощутить ее, толчки. Положив голову на руки, Тамара блаженно охала, умело помогая партнеру. И Андрею хотелось как можно дольше оставаться в ней, чувствовать ее, гладить тело, груди и слышать, как лучшую музыку в мире, радостные, приглушенные стоны желанной женщины…
Закончив игру, они еще какое-то время продолжали лежать так, как начали; потом, обнявшись и прильнув друг к другу грудью, стали целоваться тихо и нежно, оберегая охватившее их счастье.
Услышав сообщенное по «Маяку» время, удивленно посмотрели глаза в глаза. Встали, умылись, оделись, сели за стол. Выпили по паре рюмочек, поели и вскоре отправились в город.
Расставаясь и понимая, что это не на неделю, не на месяц, а на годы, они договорились, если судьба будет к ним благосклонна, встретиться еще когда-нибудь, чтобы вспомнить то хорошее, что было между ними. Пожелав друг другу счастья, они крепко обнялись, поцеловались по русскому обычаю трижды и разошлись в разные стороны, искренне сожалея в душе о том, что нет у них обшей дороги.
Проводив Тамару, Андрей уже глубоким вечером снова вернулся в свой дом, заметно осиротевший. Разогрев вермишель с тушенкой, он залпом выпил полстакана водки, закусил основательно и, включив транзистор, продолжил свое одиночество в любимом им саду. Только теперь он по достоинству оценил удобство его расположения. Даже задерживаясь допоздна, как сегодня, или на работе, или где-то еще, он в любое время мог добраться до сада, — автобусы ходили до десяти часов вечера. А раньше, имелась такая мыслишка, все хотел обменяться. Не нравилось, что в сотне метров от участка железнодорожная линия. По ней восемь — десять раз в сутки проходили составы. Первое время по ночам Андрей вскакивал от их грохота, как от взрыва бомбы, а теперь привык и даже не слышал идущих мимо поездов.
Улица, на которой стоял домик Лопатьева, сейчас почти пустовала. Андрею в начале его отшельничества бывало грустновато, но он не отчаивался, находил себе дело и не замечал, как бежит время. Работы у него было, что называется, под завязку: только недавно привез большую машину дров и самосвал навозу. Начал с удобрений. Тазом и ведрами перетаскал на участок почти весь навоз, подкормил деревья и кустарники. Остановился, лишь когда почувствовал, что в голове стало позванивать, а спина сделалась деревянной. Он испугался и боялся сделать какое-либо резкое движение, знал, что за ним молнией стрельнет этот проклятый радикулит. Решив сделать перерыв. Андрей съел бутерброд и выпил кружку родниковой воды, покрыл пленкой остаток навоза и отправился, еле передвигая ноги, к ручью, протекавшему метрах в ста от его участка. Этот небольшой ручей для садоводов был в полном смысле слова источником жизни, выручая всякий раз, когда выходил из строя насос или лопались трубы в системе водовода. В начале существования садоводческого общества тут даже намечали оборудовать пляж: для этого нужно было только сделать небольшую плотнику, навозить песку — и все затраты. Однако сменилось три председателя общества, а дальше разговоров дело не продвинулось. «А жаль, — посетовал Андрей, — затея была стоящая». Постепенно ручей зарастал осотом, кустарником, мельчал. И не однажды приходилось лопатами расчищать его русло, спасать жизнетворную артерию садового общества.