Андрей старательно намылил лицо полностью, оставив только глаза, помассировал его помазком, затем побрился и снова намылил все лицо густым слоем пышно взбитой «Флорены». Потом приготовил себе поесть, почистил ботинки и только после этого стал принимать, как всегда, душ. Мышцы после этого становились жесткими, упругими, и лицо заметно свежело, разглаживалось. И все-таки годы брали свое: три лучика морщинок, хотя и уменьшились, но совсем не пропали.
Почувствовал Андрей и другое: у него заметно поубавился интерес к женщинам. Он хотел сказать о своем открытии Анне, но не стал, не зная, обрадуется она этому или огорчится. И без того неодолимого желания к ней он в последние годы не испытывал.
Андрей все чаще стал цитировать Есенина:
Я теперь скупее стал в желаньях.
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне…
Его удивляло: откуда поэт узнал об этом? Неужели и в тридцать лет это возможно? Видимо, да, если так правдиво, по-жизненному точно смог написать. Природа держит человека в своих руках очень крепко. Сколько ни борись — ее не одолеешь. Но разве хочется сдаваться без боя, без борьбы? Сдаваться Андрею было нельзя: он должен поставить на ноги дочь, помочь Полине вырастить Алешку. Дочь и сын! И оттого, что они есть у него, он был счастлив. Считал, что в них — вся его жизнь, все самое главное из сделанного им на земле, ради чего стоит действовать и бороться. А бороться требовалось. Даже с этим лохматым Шуриком, который опять свалился как снег на голову. И едва прожил несколько дней, как успел начудить снова всем на удивление.
К обеду, что случалось нередко, к нему нагрянули приятели — два таких же лохматика в засаленных джинсах, в потертых куртках. Они, как впоследствии выяснилось, принесли две бутылки сухого вина. Посидели, пообедали. Чтобы скрыть от родственников, что угощал друзей, Шурик решил вымыть за собой посуду. Торопясь побыстрее вернуться к своим гостям, мирно восседавшим на любимом диване Андрея, он вымыл лишь то, что брал сам — три тарелки, три вилки, три стакана, — а сковородку, оставленную в мойке, не тронул — пусть отмокает от пригоревшей картошки. Включил воду, вытер со стола и, небрежно бросив тряпку за сковородку, поспешил к приятелям.
Беседовали они долго, несколько часов, до тех пор, пока в дверь не позвонили настойчиво и долго. Это были жильцы с нижнего этажа.
— В чем дело? Что за тревога? — выйдя открывать, спросил, недовольно нахмурив брови, Шурик.
— Это мы хотим вас спросить: в чем дело? У нас с потолка ручьи потекли. Обои со стен поползли.