. К тому же исследователи не смогли обнаружить свидетельств того, что иностранные фирмы или инвесторы вдобавок к прибылям стремились осуществлять контроль или что правительственные чиновники либо в России, либо в Западной Европе рассматривали царистское государство как зависимое в силу своих экономических связей
>[280]. В любом случае, эти связи распространялись также и на Германию.
Скорее будет более обоснованным исходить из того, что Россия продолжала действовать как соперничающая великая держава в европейской системе государств. Российские альянсы, которые вели к Первой мировой войне, можно прекрасно объяснить на этой основе. На протяжении значительной части XIX в. Россия была в довольно слабых союзнических отношениях с Пруссией и Австро-Венгрией, и для защиты российских интересов можно было полагаться на дипломатию. Затем произошло объединение и быстрая индустриализация Германии – событие, которое разбалансировало европейскую дипломатию и угрожало России (и особенно ее интересам на Балканах, по мере того как Германия постепенно переходила к союзу с Австрией). Поэтому вполне в рамках логики европейского баланса сил было то, что Россию «подтолкнули… к союзу с западным альянсом, который ставил безопасность ее европейских границ скорее на военную, чем на политическую основу»>[281].
Из всего этого не следует делать вывод о том, что экономическое развитие поздней имперской России не было чревато серьезными международными политическими последствиями – но только о том, что самые важные эффекты были связаны со способностью России выдержать международное военное соперничество. Несмотря на впечатляющие данные промышленного роста после 1880 г., особенно в тяжелой промышленности, экономическое развитие России по-прежнему оставляло страну далеко позади других наций, с которыми она должна была иметь дело в дипломатическом и потенциально в военном плане. Например, накануне Первой мировой войны реальные доходы на душу населения в России по-прежнему составляли только одну треть от доходов в Соединенном Королевстве и Соединенных Штатах>[282]. Еще более впечатляет тот факт, что, хотя средние темпы роста реальных доходов на душу населения в России между 1860 и 1913 гг. были примерно равны средним по Европе, они, тем не менее, были значительно ниже 2,5 % роста в Соединенных Штатах, 2 % роста в Германии и 3 % в Японии (в 1878–1912 гг.)>[283]. Очевидно, что Россия «не могла в экономическом отношении угнаться за западным миром и даже еще более отстала от его лидеров»>[284].
Решающей проблемой был низкий уровень реального роста в сельском хозяйстве – которое оставалось основным сектором российской экономики. Даже экстраординарный и непропорциональный рост тяжелой промышленности после 1890 г. не мог компенсировать отсталости российского сельского хозяйства. Тем самым программа форсированной индустриализации Витте не смогла достичь стратегической цели: паритета на международной арене – цели, которая в первую очередь мотивировала царя поддерживать ее в первую очередь, даже несмотря на то, что она усиливала внутренние социальные тенденции, враждебные продолжению абсолютистского правления