поддерживалась дворянством и государством, поскольку обеспечивала полезный механизм коллективных гарантий крестьянских обязанностей и обеспечения (на уровне прожиточного минимума) максимального количества крепостных душ
>[396]. Отмена крепостного права продолжила эту традицию по-новому, поскольку государство выступало посредником в процессе выкупа, только если все домохозяйства в общине совместно принимали ответственность за последующие выплаты в течение сорокадевятилетнего периода
>[397]. После того как это принималось, отдельному крестьянину становилось практически невозможно разорвать узы, связывающие его с
общиной. Чтобы это сделать, он должен был выплатить всю свою долю выкупных платежей или найти кого-то, кто выкупил бы его. Более того, индивидуалистические сельскохозяйственные практики не поощрялись; поскольку любое объединение владений или отказ от ритмов коллективно реализуемой трехпольной системы обработки земли требовали согласия двух третей участников деревенского собрания. И наконец, сами общины должны были получать разрешение государства на продажу земельных наделов. Результатом неизбежно оказалось то, что основная масса крестьян оставалась на земле и трудилась по-старому.
Конечно, в развитии российского сельского хозяйства и производственных отношений в последние десятилетия XIX в. существовали важные региональные различия, поскольку отмена крепостного права усилила предшествующие тенденции, способствовавшие коммерциализации сельского хозяйства на периферии Европейской части России, тогда как ядро оставалось без изменений>[398]. В прибалтийских губерниях ранняя крестьянская реформа 1817 г. освободила крепостных без земельных наделов, к тому же лишив их права менять место жительства; таким образом, помещики, имевшие доступ к западным зерновым рынкам, смогли развить крупномасштабные капиталистические хозяйства, обрабатываемые наемными работниками. В Западной Украине крестьяне арендовали земельные наделы у ранее возникших капиталистических сельхозпроизводителей – переработчиков сахарной свеклы, и искали работу вместе с сезонными мигрантами на этих «полевых фабриках». В юго-восточных регионах железнодорожное строительство позволило многим бывшим государственным крепостным, которые были освобождены со сравнительно щедрыми земельными наделами, перейти к рыночно ориентированному мелкому фермерству. Сходным образом после 1890 г., с началом строительства Транссибирской магистрали, государство поощряло заселение Сибири. И те мелкопоместные дворяне и богатые крестьяне, которые могли воспользоваться этой возможностью, создавали небольшие капиталистические фермы, не связанные с традиционными формами общины или обработки земли. Наконец, в северных лесных губерниях (Озерном крае, Центрально-промышленном и Северном регионах), где, кроме как в окрестности больших городов, сельское хозяйство не могло быть рыночно выгодным, после 1860-х гг. дворяне охотно распродавали остававшиеся у них земли. В подобных регионах крестьянские общины, обремененные обширными надельными землями, усилили существовавшую еще до отмены крепостного права тенденцию: посылать сезонных мигрантов на промышленные работы в городах. Эта тенденция особенно интенсифицировалась с ростом фабрик после 1880 г. Когда столыпинские реформы 1906 г. позволили крестьянам разорвать их общинные связи, многие северные крестьяне-рабочие воспользовались этой возможностью, чтобы на постоянной основе мигрировать в городские зоны.