Тома упорно смотрела мне в глаза, безотрывно, не мигая. Даже страшновато стало. Чего она там себе надумала? Не представляю, как вернуть ее с вымышленных небес на землю.
— Героиня не заметила ни уродства, ни возраста, — продолжила Тома. — Не касаюсь вопроса, хорошо ли показанное, нужно ли, я о другом. Что чувствовать надо учиться. Иначе вместо ожидаемого фейерверка однажды получишь разочарование и гадкую опустошенность.
Шепот из губ прямо в ухо — горячий, срывающийся — едва разбирался мозгом. Приходилось очень стараться.
— Говоришь, будто сама пережила, — уколол я, почти утонув губами в прохладной ушной раковине.
— Грубиянов нам не надо, мы сами грубияны, — гневно покраснела Тома, откидывая щекой мое лицо и приникая к уху. — Не обязательно переживать все самой, даже небольшим умом можно блистать, натерев его о книги.
— Красиво сказала. Сочно и скромно. Но один тип нагло спер у тебя эту мысль, отчего, видимо, и умер много десятилетий назад.
Срочно умолкли: в нескольких метрах от нас поднялась косматая фигура. Спутавшиеся патлы мотнулись, когтистые пальцы поскребли в мощных паховых зарослях. С хрустом потянувшись, фигура вновь опустилась на четыре конечности и сонно побрела к выходу.
Тома вновь ткнулась носом мне в темечко:
— Ты такой начитанный, аж противно. Но иногда завидно. Очень редко, потому что…
— Кажусь занудой? — догадался я.
— Не кажешься.
Я не успел порадоваться.
— Зануда и есть.
— Этот зануда своими знаниями постоянно помогает выжить, если ты не заметила, — с обидой отстранившись, освежил я девичью помять.
Для Томы это не довод. Как все самоуверенные особы, которые практику предпочитают теории, она считала, что опыт нельзя передать, можно только приобрести.
— Вспомни молитву бойца из местной школы. — Шепча в ухо, она вновь приблизила лицо, плотно прижавшись щекой к щеке: — «Я буду заставлять себя заниматься день и ночь, ибо кто победит: кто умеет, или кто знает, как это делается?»
— Думаешь, уела? — зарылся я во внимающее ухо.
Тома не дала привести убийственный довод, оборвав на полуслове. Лицо лихим движением оттолкнуло мои губы и влезло в ухо своими:
— Вот ты хорошо знаешь библию, хотя не знаю, зачем…
— Для общего развития, — сразу пояснил я, чтоб не думала всякого.
Она снова оттеснила мое лицо:
— А я запомнила одно: во многой мудрости много печали. Спи, мой рыцарь печального образа.
Она отодвинулась, глаза закрылись.
Сон не шел. Зная, что позади девушки обретается нахальный соблизнутель и искусатель, тело ворочалось, голова постоянно вскидывалась с проверками. Томе это надоело. Язвительно сморщившись, она показала язык и отвернулась, ее ровная спина гордо выпрямилась.