Закатив глаза, Тома сосредоточенно считала:
— Двадцать восемь на три — восемьдесят четыре. Плюс еще одна-две недели. И еще четырнадцать в Дарьиной школе. От ста пяти до ста двенадцати. Лето — это тридцать и два по тридцать одному. Минус первые три. Значит…
— Не пойму твоих рассуждений, — признался я.
— Умножаю количество дней в лунном месяце на…
— Какую цифру умножаешь?
Почесав пяткой голень, Тома подозрительно покосилась на меня:
— В лунном месяце сколько дней?
— Двадцать девять дробь пятьдесят три. И что-то в тысячных.
— Мне казалось, что двадцать восемь, — огорчилась она, снова укладываясь затылком на камень.
Ее правая рука легла для удобства под голову, левая принялась постукивать по впалому животу. Животы что у нее, что у меня с недавних пор выглядели как недавно посещенная долина с озером — тоже со всех сторон вздымались скалы костей таза и высокие горные хребты ребер. И даже лесок имелся. Пока мысли не принялись искать аналоги остального, я приблизил лицо к Томиному уху, сообщив:
— Бери двадцать девять с половиной, почти не ошибешься.
Тома долго колдовала в уме, затем взмолилась:
— Посчитай, пожалуйста, ты.
— Полнолуние в первый день Дарьиной школы пришлось на пятое июня, — вздохнув, начал я. — Потом их было четыре. Сто восемнадцать дней. С полнолуния прошло еще около двух недель. Надо в небо на месяц посмотреть, скажу точнее.
— Сегодня почти новолуние, — подсказала Тома.
Я посмотрел на нее огорошено:
— Мы в этом мире уже сто тридцать три дня!
— Точно? — как-то огорченно вымолвила она.
— Плюс-минус день. Ну, два.
Уже середина октября. Ничего себе.
Тома смотрела на меня странно, с каким-то намеком, или ожидая чего-то. Куда клонит? Чем я опять провинился, ни сном, ни духом о том не ведая?
Внезапно пришло понимание.
— Поздравляю с прошедшим, — виновато уронил я.
Третьего октября у нее день рождения. Был.
Снова она обогнала меня на год. Уже шестнадцать. В условиях звериной жизни — абсолютно взрослая особь.
Тома поглядела через меня на встрепенувшегося Смотрика. Потом вновь на меня. Взгляд медленно… нет, о-очень ме-е-едленно опустился.
— Ты мне ничего не подарил.
Вот откуда ноги растут. Я быстро оглянулся. Сгорбившийся в позе на боку Смотрик взволнованно прислушивался. С него я перевел взор обратно на мятущуюся Тому, на затуманившиеся влажные глаза, настороженные и смущенно-вопросительные. Она молчала. Потом стыдливо отвела взгляд.
В мозгах стучала очевидная мысль, которую до неприличия трудно сформулировать. Я пробормотал, выдавливая сквозь пересохшее горло раскаленный свинец:
— Ты хочешь в качестве подарка…