Чувство выполненного долга подарило долгожданный покой. Наползающий тревожный сон взял свое. Но когда Тома вернулась, я ощутил нечто новое. Она вдруг притиснулась всем обжигающим фронтом. Искра настолько интимного соприкосновения потрясла и заставила съежиться, затаиться, раствориться. Девушка положила руку на мою грудь, ногу бессовестно закинула на бедро. С ума спрыгнула?!
Может, у нее приступ лунатизма? Или приняла меня за того парня? Но я не мог потушить пожар плавящегося мозга, не знающего, что делать, как делать, и делать ли… Говорят, лунатиков нельзя пугать. Но если действия самого лунатика пугают до кондрашки?!
Чужие пальцы перетекли на живот. И тут мою щеку нежно лизнули.
Вскидывая руку, я совершенно забыл, что на ней намотан свалявшийся соседский локон. Парень болезненно вскрикнул, быстро переворачиваясь на спину: «Только не бейте! Не знаю, в чем виноват, но слушаю и повинуюсь!» Его вытаращенные глаза застыли в изумлении. Впрочем, открывшиеся мои тоже. Тома стояла в стороне, со сдерживаемой усмешкой качая головой. Со мной лежала Пиявка. Страстный оскал и тупой зовущий взгляд созревшей самки вопили нетерпением.
Я вырвался, лягнул, Пиявка недовольно взревела. Мой ответный рык оказался серьезнее. Не дожидаясь возможного тумака, Пиявка удрученно отползла.
Со вздохом Тома прилегла на освободившееся законное место.
— Это я пригласила.
— Зачем? — в ступоре прошипел я.
— Подарок. Ответный.
Додумалась же. Неужели настолько не знает меня? Или гормоны ударили в голову, все меряет по себе? Я отвернулся.
— Зарина погибла, — виновато продолжила Тома. — Мне подумалось, что небольшая физическая встряска успокоит тебя, поможет забыться, пережить боль.
— Поможет измена?
— Ты о чем, какая измена? Кому? Той, которой больше нет?
— Измена ее памяти! — Я словно собрался в кулак: сжался, напрягся, смотрел исподлобья. — Не смей говорить, что ее нет. Не верю. В жизни бывает все. В войну людям приходили похоронки, а потом живые солдаты возвращались домой.
— Я тоже на это надеюсь. — Тома погладила меня по руке. — Но мой подарок… от души. И от болезни души. Для тела. Для маленькой радости. К тому же Пиявка… какая из нее соперница царевне? Даже в мыслях. Она — животное. Какая же это измена.
— Это не измена, — кивнул я, но Тома не радовалась, видя странный огонь в моих глазах. — Хуже. Это зоофилия!
Девушка вспыхнула:
— Хочешь сказать, что я тоже… это?
— Говорю только за себя. А ты думай.
Тома надулась:
— Пиявка — настоящее животное. Хоть и ладная девка. Каюсь, была неправа. Но Смотрик — другое дело. Он не зверь.