— Пшли, мерзость земная, выродки адовы! — Надсмотрщики кнутами погнали нас с поля.
Почему-то в другую сторону. Дошли до леса.
— Собираем дрова! Ну!
Кнут свистел, спины и зады покрывались красными рубцами. Без толку.
— Смотрите, твари! — надрывался Зуй. — Берете корягу…
— Да не могут они, — окрикнул его Карп. — Видишь: мордами вертят, глаза страдальческие, преданные, жалобные… и хотели бы, но не могут. Нет у них рук.
— У меня что, глаз нет?
— Не всегда верь глазам.
Пришлось им самим собирать хворост и сухой валежник, а потом крепить нам на спины большими вязанками. Еще по огромной вязанке привязали к жердям в виде волокуш на длинных ветвях-полозьях. Я мог помочь, но разговаривать запрещено, а лишний раз кнутом получить мне как-то не улыбалось.
Самцы заволновались. Ноздри расширились, принюхивавшиеся носы вздернулись. Я ничего не понимал. Ну, звук какой-то в леске. Далекий, едва слышный. Почему человолков это так взбудоражило?
— Ты слышал? — вскинулся Карп.
Надсмотрщики обратились во внимание.
— Смотри за этими, — бросил Зуй напарнику и, вынимая на ходу топор, унесся в чащу.
Некоторое время слышался только треск его проламывания. Затем все звуки исчезли. То ли Зуй остановился, то ли подбирался к источнику тревоги по всем правилам воинского искусства.
— А-а! — разнесся через минуту басовитый вопль боли.
Снова тишина.
Карп не выдержал, его руки стали вязать гусеницы между собой, используя кнут в качестве троса. Лицо нервно дергалось, глаза скакали с веревок на дремучую зелень и обратно. Пальцы путались.
Из леса появился Зуй. Карп остановился.
— Что там… Ты чего натворил, дружище?!
С топора, что висел за поясом напарника, капало красным. Шаги Зуя были напряжены, взгляд шальной.
— Все нормально. Я исполнил закон.
— Сам?! Тебя же за это…
— Он жив. — Зуй устало опустился на траву. — Справишься с этими в одиночку?
Окаменевшее лицо указало на нас. Карп задумчиво опустился на землю рядом с товарищем.
— Потащишь того? Это же он, я правильно понял?
— Он. Его потащат.
— Смотри, пусть до суда доживет. Иначе несдобровать.
— Привяжу, прокатится с ветерком.
— Лады.
Отвязанный Карпом кнут поднял отдыхавшие гусеницы в путь.
— Пшли, поганцы!
С немалым прицепом, боясь опрокинуться, мы поволокли топливо в сторону перегороженного озера. Солнце раскаленной задницей присело на вершину горы и потекло по ней расплавленной магмой. После разгрузки нас ждали ужин и сон, это понимали все. Двигались максимально быстро. Миновав свое временное жилище, мы потащили дрова дальше.
Самцы снова заволновались. Их носам стоило позавидовать. Я увидел причину всеобщего возбуждения лишь через несколько минут. Яблочный сад вдоль дороги охраняли долинники с оружием, а на ветвях сидели наши самки. Взгляд стал выискивать Тому. Сердце замерло — не забывалось об исчезновении пацанят. Кто знает, что творилось в эти дни в женской яме.