Настя буквально вырвала стакан с водой из его рук, расплескав часть на пижаму, сделала несколько судорожных глотков.
— А что потом, любимый? — ей не было страшно. По сути, ей даже не было что от него скрывать. Куда сильнее давило то, что он говорил с ней таким циничным тоном.
— А ты как думаешь?
— В расход?
— Ты всегда была довольно сообразительной девочкой. Или ты думала, смерть троих моих людей будет для тебя смягчающим обстоятельством?
Настя передала ему пустой стакан и стряхнула капли воды с искусанных губ. Голова все еще кружилась, и она откинулась на подушки, закрыв глаза. Что ж, ожидать другого не приходилось. Влад уже принял решение. Если ее не прикончит убойная доза пентоталового коктейля, он сам, не задумываясь, пустит пулю ей в лоб. Прямо сюда… туда, куда сейчас легла его ладонь, показавшаяся прохладной из-за повышенной температуры.
— Ты кормишь меня. Даешь мне лекарства. Даже делаешь перерывы между допросами. Пришел поговорить. Если бы хотел меня прикончить, я бы просто не очнулась, — от царапающей боли в горле Настя могла только шептать. — Я думаю, ты узнал, что хотел. Сколько времени ты держал меня на этих капельницах?
— Достаточно, чтобы у тебя не пошатнулся рассудок.
Влад поспешно убрал ладонь, словно слова Насти обожгли его кожу. Быстро встал с постели, как будто только сейчас вспомнил, кто перед ним и на что она способна даже в таком убитом состоянии.
Насте хотелось проводить его взглядом, но она боялась, что встретится с его глазами и увидит в них равнодушие.
— Почему ты меня ударил? Там, в ангаре?
Вода не помогла. Связки немилосердно болели, голос перешел в свистящий шепот, словно мужчина ее прошлого только что своим прикосновением выпил все ее силы.
— Неужели это единственное, что тебя заботит?
Она так и не открыла глаза, но почувствовала кожей изумление Влада.
— Ты никогда не бьешь женщин… не говори, будто что-то поменялось.
— Настя, поменялось многое… но, если тебе от этого сейчас станет легче, я отвечу. Это была единственная возможность не дать тебе погибнуть на месте.
— Ребята бы не поняли твоей мягкости…
— Никакой мягкости нет и больше быть не может в отношении тебя. Я должен был отдать тебя им на растерзание прямо там, после того как ты убила одного из них на месте. Считай это обычной отсрочкой приговора.
— Тебе ничего не мешало всадить мне лошадиную дозу сыворотки и не заморачиваться играми в доктора. Но что-то же тебя остановило.
Озноб усилился, и Настя плотнее закуталась в одеяло. Яркий солнечный свет резал глаза даже сквозь крепко зажмуренные веки.