– А завтра р-рано чуть свето-о-че-ек
Заплачет вся моя р-родня!
К Аркаше пристраивались парни, все с котомками. Никто их дальше края посёлка не провожал: родне было строго наказано, что о дне отправления эшелона их известят, а пока призывники несколько дней будут находиться на сборочном пункте, и посторонним там делать нечего, только толкучку создавать.
И верно – день отправления стал известен. Котька после школы сразу побежал на сортировочную, откуда всегда отходили эшелоны.
На путях стоял шум и гам, ещё почище, чем в тот осенний день, когда грузилась морская бригада. Теперь уезжали местные, городские и поселковые, поэтому провожающих было много.
Знал Котька, где искать своих: за водокачкой на шпалах. Почему-то здесь всегда собирались поселковые. Он перемахнул штакетник, обежал водокачку и – вот она, родная сходка. На шпалах люди сидят, как на посиделках. Бабы, девчата, редко где тут же мужик смолит махру. Между платками и растрёпанными космами стриженые головы призывников яичками отсвечивают. Парням многое позволено, они невест целуют, тискают, не забывают и «посошок» на дорожку потягивать. Песни, смех.
Так будет до тех пор, пока ребят по теплушкам не рассадят и не двинется эшелон. Сначала настанет мёртвая тишина, будто столбняк на народ найдёт, а потом поднимется плач, ни на какой другой не похожий. Не так по покойникам ревут, нет. Тут не похороны, тут все ещё живы, поэтому в рёве этом, проводинном, надежда и заклинание плачем выкрикивается…
А пока тут же, на пятачке, танцы. Аркаша играет. Он один обмундированный. Как старый солдат и фронтовик назначен старшим над вагонной командой. В петлице у него четыре треугольника – старшина. Вот совпадение: на катере был старшиной и тут старшина, командир, ловкий парень. Оно, конечно, командир, но слетел и с командирской головы непокорный чуб, остался от прежнего, привычного Аркаши только баян перламутровый да зуб золотой. Лида Окишева не в счет: все знают, не его она была, это он был Лидин. А, может, это сейчас и главное. Стоит у штакетника, смотрит на Аркашу и плачет. Не стесняется народа. «Не поймёшь этих девчонок, – думал Котька, – ей всего семнадцать, а он уже старик, аж двадцать шесть». Котька и Васю Князева заприметил – то тут мелькнёт, то там. С какой стороны на мечту свою, на баян, в останний раз наглядеться – не знает.
Подошли сюда и директор спичфабрики с парторгом, сбили вокруг себя новобранцев, начали подарки раздавать. Фабком расстарался – каждому портсигар кожаный, туго набитый папиросами, а сверху коробок спичек. Парторг Александр Павлович в гимнастёрке, пустой рукав в ремень комсоставовский заправлен, а с груди орден Красной Звезды рубиновыми лучиками пробрызгивает. Парторг поднял над головой коробок спичек, потряс им: