В дверях больницы появляется Доусон, беспокойно оглядывается по сторонам, пока не замечает меня. Тут же на его лице я вижу счастье, слегка приподнятая рука в знак приветствия. Он уже готов сорваться ко мне, пока я не даю ему знак подождать минуту.
– Вот этот момент, когда вы настолько близки, что уже не можете существовать друг без друга. Ваша любовь превращается в боль, переживания и одержимость. Он одержим тобой, ты им. Вы находитесь в своем мире, созданном вами двумя, теплый кокон, который надежно вас защищает. И когда кто-то посчитал нужным разорвать ваше пристанище, вы выпадаете из жизни. Поверь, я знаю эту сумасшедшую любовь и все ее содержание. Можно сколько угодно кричать, что тебе все равно, но глаза выдадут. – Подаю ей еще одну салфетку, мне хотелось бы ее обнять, но я не могу этого сделать. Сейчас. Не могу. Кажется, я разрыдаюсь сама.
– Но ведь она не ты, это чистой воды эгоизм, – глухо произношу я. – Частичка его жизни в вашей дочери. И знаешь, – мои глаза наполняются слезами, уже нет сил себя сдерживать, – она очень хорошая девочка, у нее будет в жизни все. Слух, голос, не важно, все это можно попробовать, если ты об этом переживаешь. Но оставить беспомощного ребенка совсем одну. Ведь у тебя нет даже родственников, ты понимаешь, на какую судьбу ее обрекаешь?
– Я держусь ради нее. А ты недостаточно любишь, чтобы погибать без Доусона, в отличие от него, – отвечает она перед тем, как к нам подходит Доусон.
– Тебя там ожидают в кабинете, несколько раз произносили твое имя. Кажется, напортачили с анализами, напоследок зайди к терапевту. – Он прижимает меня за плечи, как только я поднимаюсь. – С тобой все в порядке? Может, стоит сказать о том, что у тебя иногда боли?
Провожу ладонью по его скуле и целую в щеку. В одном она не права, я не выживу, если с ним что-либо случится. Если бы у меня был выбор: терпеть его ревность, или он умрет, я бы выбрала первое, иначе смысла нет быть без него. Поняла ли я ее, оправдала ли? Нет, и не смогу. Я понимаю, насколько это тяжело – потерять своего любимого, но не хочу знать это на себе. Ребенок должен быть ее якорем, особо важной причиной. И пусть я до этого времени вообще не переваривала детей, не переносила на дух, но все, что касается Бригитты, без вопросов. Я в некотором замешательстве от своих смешенных чувств во всей этой истории и того, что Доусон держит все это в себе.
Оставив их наедине, я иду в больницу для того, чтобы понять, в чем проблема. Я знаю, что иногда анализы не получаются по разным причинам. Сотрудники бурно обсуждают произошедшее в больнице, которое уже не кажется мне таким ужасным. Одно дело, когда человек сам хочет лишить себя жизни, другое дело – других. Что хуже?