— Подозревал, — улыбнулся он и осторожно потрепал меня по макушке. — Я бы тоже поехал. Но не доверял бы никому.
— Не буду, — улыбнулась и я.
— Садись, довезу до «дворика», что посоветовал «господин важный гном», — он протянул огромную, мозолистую ладонь, помог подняться в повозку, и мы поехали искать постоялый двор, настоятельно рекомендуемый господином Селти.
Наверно, я показалась главе местного «Гномьего банка» глупенькой провинциалкой, раз он снизошел до того, что озаботился моим ночлегом.
— Пустель — мирный городишко, но лишь для того, кто умеет беречь свой покой, — пробубнил он, выводя на листе белейшем неповторимо-мудреную роспись, и вручил его мне. — Отдашь хозяйке постоялого двора!
Не знаю, какие отношения связывают его и мадам Ульну, но при виде заведения Грон выдохнул с облегчением. Мне даже на миг показалось, что если бы постоялый двор вызвал у него подозрения, он бы увез меня обратно в Тригу и затем лично довез бы до Гронвиля.
— Спасибо! — поблагодарила я, попрощалась. — Если бы не вы, страшно подумать, что бы со мной могло случиться. Я не забуду!
— Да ладно уж! — рассмеялся Грон, от смущения начав приглаживать волосы. Несмотря на грозный вид, он был добрым и скромным человеком.
— Если выучусь, обязательно выкую для вас что-нибудь! — пообещала.
— Буду ждать, — он осторожно спустил меня на мостовую, ровнехонько перед воротами постоялого двора, махнул рукой на прощание и крикнул: — Мальде и детям скажу, что поехала в Гронвиль! — и груженная доверху повозка медленно тронулась.
Наблюдать, как Грон-великан уезжает, было немного грустно. Вернусь домой, попрошу отца выковать для него самый лучший топор из настоящего горного блескала, который не тупится, не ржавеет и сверкает на солнце, подобно зеркалу.
Когда он скрылся из виду, я вздохнула и, миновав раскрытые ворота, направилась к добротному, двухэтажному деревянному зданию.
Вход с тремя ступеньками украшали две бочки с цветами, козырек с яркой черепицей и искусная кованная вывеска: «Постоялый двор Ульны». Ветер раскачивал ее, и она жалобно поскрипывала, обращая на себя внимание.
Я достала из сумы письмо, сжала в руке и толкнула дверь.
Звякнул колокольчик. На меня тут же обернулись все, кто был в общем зале: несколько мужчин и две женщины. Голоса стихли. Они даже есть перестали, наблюдая за тем, как я бочком прохожу мимо и иду к стойке, за которой сидит уже не молодая гнома в аккуратном, белом чепце. Она чинно восседала на высоком стуле, поэтому мне пришлось смотреть на нее снизу вверх. Как же неловко я себя чувствовала, под ее испытывающим взглядом.