Но подумаем об одиночестве духа. Вспомним состояние человека, который сознает себя в мире „лишним“, которому „некуда пойти.“ Согласно анкете, сделанной не так давно среди киевского студенчества, драма молодежи состоит, главным образом, в „гнетущем одиночестве.“
Вспомним также жуткое томление души, скитающейся в „ледяной пустыне нелюбви“, „человека в футляре“, замкнувшегося в могильный склеп своего я, в „черный колодец“ эгоистического существования.
Наиболее тяжкое страдание мы называем еловом „ад.“ Это греческое слово (ξδης) означает состояние „невидения“, погружения в тьму, в ту черную, темную, холодную „баньку, по углам которой пауки” (согласно жуткому представлению Свидригайлова у Достоевского). Человек не видит никого и ничего, кроме себя, не видит ни очами воспоминания, ни взором воображения. Он сосредоточен только на созерцании бесплодной математической точки — своего я. Стоит вам написать на большом листе белой бумаги маленькую букву я, чтобы слегка представить себе это безотрадное состояние. Вполне же пережить всецелое, абсолютное одиночество мы не в состоянии, поскольку воспоминания и воображение отвлекают нас от себя, освещают нашу тьму.
Человек „не видит“ человека и потому — „ненавидит его.“ Ведь, высшая ненависть в том и состоит, что человек проходит мимо своего недруга, игнорируя его, не замечая. „Яд есть страдание о том, что нельзя уже больше любить“, говорит Зосима у Достоевского. Это — потеря способности любить, жить вне себя, т. е. вообще способности жить. „Ибо не любить значит не жить”, говорит Друммонд. А мучение в том, что человек в этом состоянии продолжает сознавать свою нелюбовь, нежизнь.
Чем больше самоутверждения, тем больше одиночества. Гордый демон в поэме Лермонтова уже не видит никакого удовлетворения в своем эгоизме:
Какое горькое томленье
Жить для себя, скучать собой
И этой вечною борьбой
Без торжества и примиренья!
Бог, наказывая Израиля за отступничество, посылает не громы или молнии, но страшное слово: „Оставь его одного” (Ос. 4, 7. англ. пер.).
И если мы хотим представить себе величайшее страдание в истории мира, вспомним о страданиях Христа. А вершина этих страданий испытана Им в тот горький, недоступный нашему воображению момент полного, последнего одиночества — Богооставленности.
„Боже Мой, Боже Мой!
Зачем Ты Меня оставил?”
Мы никогда не переживали такого страдания, и потому никогда не можем представить себе его вполне. Только помыслить мы можем о бездне этой муки, если вспомним, что для Христа Божеская природа — это Его собственное существо. Ведь, Он сказал о Себе: „Я и Отец одно.”