– Сынок.
Сердце стучало в ровном ритме, убаюканное тихо напеваемой колыбельной, прекрасно ей знакомой: она сама ее пела когда-то. Шми вздохнула, и погрузилась в сон.
Люк держал женщину за руку, вспоминая, как Шми плакала от боли, когда он закутывал ее в найденное в шатре покрывало. Она смотрела на него, не видя, а ее разум пах безумием. Он тогда сам ничего не соображал, но подсознание четко знало, что надо делать. Это его мать, ее надо спасти любой ценой, больше он не потеряет родную кровь, никогда. Он чувствовал, как укрепляется связь между ними, превращаясь из бесплотной нити в толстый канат, с каждым мгновением вплетая в него новые волокна.
Почему она продолжила называть его сыном? Даже потом, когда увидела, что он – не Энакин. Люк не знал, но был благодарен за то, что ему дали то, ради чего стоит жить. Теперь он знал, что это вообще-то его бабушка, судя по всему, но разум упорно отбрасывал это знание, подсовывая другое, в котором он – сын Шми Скайуокер. Он ведь видел ее глаза…
Женщина смотрела на него, как на самое родное и любимое существо, с трудом следя за ним блестящим от внутреннего жара взглядом.
– Сынок? Эни?
– Я… – Люк сглотнул ком в горле и с трудом выдавил, – Люк. Люк… Скайуокер…
Женщина моргнула, слегка нахмурилась, что-то обдумывая, но тут же ее черты разгладились.
– Люк. Сынок. Я знаю, ты мой сын…
– Но… – парень сделал последнюю вялую попытку что-то пояснить, но Шми схватила его дрожащей рукой, а ее голос был тверд, как камень.
– Сын. Да, я помню, как рожала тебя. Роды были тяжелые, кто станет заботиться о рабыне? Никто. Рожала в каморке, едва не умерла… двое суток, чуть не истекла кровью. Лихорадка. Я помню, – горячечно шептала женщина, а у Люка сердце корчилось в агонии от ее воспоминаний. – Эни мне отдали. Потом, хотели сразу продать. Передумали. Я тогда спросила: раз долго рожала, сколько у меня детей? В семье предрасположенность к двойням. А они промолчали. Я решила, что Эни – один. А вас двое… двое… – по опухшему от побоев лицу текли слезы, и Люк внезапно почувствовал, что по его щекам тоже что-то течет. Слезы… Он только не мог понять, радости или горя. Женщина все шептала и шептала, стискивая его ладонь забинтованными пальцами, а он плакал, чувствуя и боль, и счастье.
– Да, мама… Двое. И ты жива… Я успел. Смог. На этот раз я смог спасти. Смог…
Он долго потом сидел в темноте, слушая хриплое дыхание, одна часть его кричала, что это обман, что так нельзя, но вторая… вторая цинично шептала голосом почему-то императора, что так будет лучше для всех, что теперь он сможет легализоваться, ведь есть родня, которая подтвердит, что он – это он, и самое главное – у него есть мать. Он не спас отца… Вейдера, но успел спасти мать. А семью надо защищать, значит, придется стать сильнее, возможно он исполнит свою мечту, пойдет в Академию… а там флот. Он сможет летать. Значит, надо расспросить, что сейчас и как, он почему-то провалился в прошлое, видимо так сработало дикое нежелание убивать напавших на него джедаев и Лею Органа, глупая принцесса, он ее спасал, а она вот так отплатила, а он любил ее, видимо зря, и тогда решил уйти, сбежать от врагов. Просто уйти туда, где они не достанут, а еще было желание отомстить, пусть пожинают плоды своего решения, он помнит то видение, помнит, что их ждет… Комнату наполнил тихий смех, Люк нежно поцеловал Шми в щеку, и продолжил размышлять. Раз Шми считает, что он ее сын, то значит, так и есть, тем более, никто не скажет, что ему за двадцать. Он почему-то помолодел, совсем мальчишка, тощий, но жилистый, даже вещи стали великоваты на размер. Почему так? Сила знает, но если это произошло, значит так и будет. Поступит в Академию, туда как раз с шестнадцати берут, но сначала сделает документы.