Когда она ушла, больно оттолкнув меня, будто она физически не могла больше находится рядом, я испытал облегчение. Ничего не стоило соврать ей, любой бы на моем месте поступил именно так. А в награду получил бы благодарное костлявое тело, преданные рыбьи глаза и проведенный мимо кассы горячий пирожок с вишней. Это было бы легко и почти не подло — подумаешь, маленькая ложь. Промолчав я сделал Зое куда больнее, чем было бы ей, реши я расстаться следующим же утром. Это нарушило главное правило — лги, чтобы получить искомое, как все в этом мире, получай искомое, чтобы стать в нем своим.
Теперь Зоя шагала домой, перебирая длинными ногами ездовой лошадки. А я завязал шнурок на правом ботинке и потащился в темную берлогу тетки, все такой же дурак и девственник, как был с утра. Но отчего-то во мне не зрело ни досады, ни сожаления. Сквозь болезненный дурман и слабость пробивалось лишь одно чувство — предвкушение. Улица тонула в закатном сумраке, еще час-два, и город погрузится во тьму и сон. А я шагну за порог дома. Сомнений на этот счет у меня не осталось.
Ноги несли меня по тротуару мимо вездесущих «Пятерочек», призывно мерцающих «Шоколадниц», стыдливых скупок и нагловатых контор микрозаймов. Я никогда не представлял себе, какой она будет — моя Москва. Проблемой было выцарапать у жизни шанс и попасть сюда. Оказалось, что самое сложное случается, когда дорвался до искомого. А дальше — пустота. Серость, разочарования, липкие столы и блеклые девушки с рыбьими глазами.
Может, это болезнь окончательно захватила меня в свой липкий плен, может, я устал и не выспался, может, просто оказался не таким, как думал о себе — не смелым, а трусливым, не напористым, я рыхлым и апатичным. Но что-то надломилось в тот вечер. И мне отчаянно захотелось домой. Бежать за хлебом мимо подворотен, набитых пацанчиками, читать пахнущие пылью книги о великих путешественниках, которым достаются неизведанные планеты и самые грудастые напарницы из возможных. А больше остального мне захотелось лежать до обеда у себя в закутке, отгороженном ширмой, и прислушиваться, как мама на кухне гремит посудой.
Я даже потянулся к телефону, чтобы позвонить ей. Ноги как раз донесли меня до подъезда теткиного дома — все такого же типового и московского. Но стоило мне присесть на лавочку и разблокировать экран, как сонная муть, развеявшаяся было от вечерней прохлады, накатила с новой силой. Знакомые иконки расплывались перед глазами, тело клонилось в бок — прилечь, подтянуть колени к животу и дремать-дремать, ускользая в сон, как в тяжелую воду.