— Госпожа никогда не простит меня, не забудет, что я натворила. Китти — жемчужина, позднее дитя, последняя отрада. Хозяин сгинул в пучине, исчез, будто и не было. Все, что осталось после него — дом и Китти. А я не углядела, не совладала с детским капризом… Как я могла? Как?
Мне нечего было ответить. Я вдыхал запах ее волос — сладость и тревога, я слушал ее голос — слезная хрипотца, глубина тембра, я ощущал ее пальцы у своих губ — влажные и теплые. И я жил, и она жила. И даже спящая за балдахином девочка была настоящей.
— Тихо-тихо, — только и сумел прошептать я, а она всхлипнула еще отчаянней, обхватила меня, прижалась, безнадежно скуля, как побитый зверек.
— Она выгонит меня на улицу! Я никогда не отмоюсь от позора! Кто согласится взять себе воспитательницу, не уследившую за одной-единственной девочкой? Я умру в нищете… Я пойду продавать себя за краюху хлеба… — Она отстранилась, глаза ее покраснели от слез. — Что же мне делать? Скажи, что мне делать?
«Ей нужен человек большой, весомый, чтобы от гнева хозяйского уберег. Обогрел, приголубил. Вот такого искать надо.» — Эхом прозвучал во мне чужой ответ.
— Я не знаю. — Даже во сне я не нашел сил быть честным, слишком уж больно это, слишком тяжело.
Пауза затянулась. Нора ломала пальцы, все глубже погружаясь в отчаяние, я молчал, мучаясь тишиной. Время шло, приближалось утро. Первой сдалась Нора. Ладонью отерла мокрое лицо, пригладила волосы, поправила строгий воротничок платья.
— Мне понятно твое молчание, — наконец сказала она, перебирая поднятые с пола четки, темные зерна, стертые по бокам, щелкали резко и громко, как удары хлыста. — Ты боишься предложить то, в чем я нуждаюсь. Не стыдись. Твой страх оправдан… Убежать со мной из дома, где есть и кров, и стол… Я не стану просить тебя, хоть и готова броситься в ноги, умоляя. Но нет. Ты был ко мне добр, клятвы не связывают нас…
Она бормотала бессвязно, я не мог разобрать и половины сказанного ею, но понимал — в своем горе Нора совсем заплутала, потому и просит о помощи не того, кто на самом деле мог бы ее спасти, а меня. Меня. Безумца, поверившего в сон. Поломойку, как наяву, так и здесь, в скрипучем доме, равнодушном к слезам своих обитателей.
— Но пообещай, что подумаешь о нашем побеге. — Нора отбросила четки, ее руки подрагивали. — Прочь! Прочь из дома в мир настоящий, живой, бескрайний. Представь, только мы с тобой и сотни дорог под ногами. Выбирай и иди. Одна я не сумею, ни за что не решусь. Но вместе! О, вместе нам не будет страшно… Обещаешь представить себе ее — нашу новую свободную жизнь?