— Давай же! Пойдем! — умоляла Нора, ее пальцы норовили выскользнуть, но я вцепился в них, зная наверняка, что сон закончится, стоит мне отпустить их.
Ступени оборвались, и я провалился в темноту, слепой, как новорожденный щенок, измученный и обессиленный. Я ощупывал пустоту перед собой, шагал в нее, упирался в стену, но тут же терял опору, падал, отталкивался от пола и снова шел в никуда. Весь мир мой стал тьмой — кромешной, плотной и осязаемой. Я не видел перед собой ничего, кроме тьмы. Кроме нее передо мной ничего и не было.
— Нора! — вопило во мне, но я молчал, зная, что на зов мой может откликнуться совсем не она.
Мертвые сестры, живущие под полом господских покоев. Где они сейчас? Кому танцуют, с кем распивают вино, чьи руки ласкают их гниющую плоть?
— Нора! — беззвучно кричал я, примиряясь с мыслью, что навсегда потерял ее.
— Тише-тише, — прошептала она издалека. — Я зажгла свечу, иди и ничего не бойся.
И я побрел, не видя, но чувствуя, как разбавляет собою тьму слабый огонек оплывшей воском свечки. За моей спиной множились чьи-то шаги, кто-то шептался, посмеиваясь, тянулся ко мне цепкими пальцами, но не решался прикоснуться. Нора берегла меня от сестер и голода их мертвых тел, привыкших служить, жаждущих повелевать. Я шел, не страшась ничего, я знал, что для меня зажгли свечу. А зло никогда не случается с тем, кого ждут, освещая путь живым огнем.
Нора стояла в дверях, держа перед собой залитое воском блюдо, а на нем, сгибаясь от тяжести горящего фитиля, умирала свечка. Последняя слеза скатилась по ней, когда я переступил порог, и огонь погас. Он больше не был нам нужен.
— Ворон кружит над домом, — шепнула Нора, обнимая меня. — Ворон ищет добычу. С вороном я знакома, ворона имя кличу.
Она сама расстегнула пуговицы на строгом платье от ворота до пояса и выскользнула из него, как маленькая змейка. Ткань упала к ее босым ногам.
— Ворон клекочет скорбно, тризна греха не чище. — Истово, словно в молитве, твердила Нора, дрожа от холода и страха. — Крест на груди его черной, ворон добычу ищет.
Она повернулась ко мне спиной, острые позвонки можно было сосчитать, как жемчужины на нити. Лиф держался на тонких крючках, пальцы дрожали, пока я расстегивал их один за другим.
— Ворон кружит над домом, ворон кружит над крышей, — шептала Нора, освобождаясь от кружев. — С вороном я знакома, ворон меня разыщет.
Обнаженное тело мерцало в темноте холодной белизной, я застыл, не в силах дотронуться до него. Нора смотрела на меня отстраненно и строго.
— Крест нарисует кровью, мертвой заплачет дева. Сядет у изголовья, когти коснутся тела.