Одна только Нора оставалась такой же, как прежде. Ослепительная белизна ее кожи заслоняла собою все бури, бушующие кругом. Мурашки бежали по груди — левая чуть больше правой, по выступающим ребрам, по впалому животу и терялись среди темного треугольника волос. Нора проследила за моим взглядом, поежилась и скользнула ко мне. Наощупь она оказалась теплой и мягкой. На вкус — все та же соль и сахар. Ее сладковатый, дымный запах заставлял меня неметь сразу всем загнанным от желания телом.
— Мы убежим? — Нора обхватила меня, прижалась, горячо задышала в шею.
— Мы убежим. — Говорить становилось все сложнее, но она останавливалась, дожидаясь моего ответа.
— И ворон меня не догонит? — Ее руки ловко стянули с меня рубашку, пробежали по груди и животу, замерли на границе ремня.
— Не догонит. — Сквозь сцепленные зубы слова сами собой обращались в стон.
— И я никогда больше не буду служить? — Она толкнула меня к стене, поворачивая на спину, перенесла через меня согнутую в колене ножку и требовательно нависла надо мной. — Не будет больше чертовой Китти? Не будет хозяйки и дохлого муженька на стене?
В полутьме ее лицо потеряла всякую мягкость, теперь она больше походила на мертвых сестер, чем на ту себя, которая просила защиты, стоя на лестнице, — в слезах и страхе. Но что мне было терять, обманывая ее, если сон мой, самый прекрасный сон, наконец повернулся стороной, о которой так долго мечталось?
— К дьяволу Китти! — Я отсалютовал тьме и опустил ладонь на мягкую грудь, левую, что была чуточку меньше.
Нора охнула, ее широко распахнутые глаза влажно заблестели, мне хотелось думать, что это прикосновение распалило ее, но она запрокинула голову и расхохоталась:
— К самому дьяволу?
Я кивнул, на большее оказался не способным. Все мое существо растворилось в багровых сполохах, каждый удар изнывающего сердца сотрясал меня, каждый судорожный вдох разрывал грудь. Меня не было ни наяву, ни во сне, я был одним только лишь желанием — оказаться там, в жаркой тьме между разведенных коленей Норы.
— К дьяволу нас всех… — прошептала она, медленно, преступно медленно опускаясь на меня, и если дьявол такой, то в этот миг я отдался ему с потрохами.
Как ухватить, как разглядеть, как запомнить случайные осколки, вырванные из тьмы вспышкой стробоскопа путанного сознания? Гибкое тело склоняется надо мной и снова подается вверх, и чуть в сторону, бедра под моими руками напрягаются в такт движению. Длинные волосы щекочут грудь, попадают в рот, и я держу их губами, чтобы слюна смешалась с дымным вкусом, с запахом свечи и горячего воска. Влажная от испарины Нора скользит по мне, а когда стонет — хрипло и сдавленно, то обмякает на мгновение, бессильная, почти бездыханная. Переводит дух и снова взмывает надо мной, словно бы доказывая сама себе, что для нее нет предела. А мне нравится быть под ней, быть в ней, быть ею. На самом деле, я будто чувствую себя сразу в двух телах — своем и ее, слишком сплелись мы, слились, соединились, чтобы делить надвое.