Все смешалось. Сон перестал казаться сном, а явь потеряла последние признаки яви. Я шел, ноги вязли в асфальте, проваливались сквозь плитку, шуршали по песку, засыпанному под слоем бегового покрытия. Гул нагнетался в ушах, он давно уже заменил мне внутренний голос. Улица шла волной, искажалась, множилась и сжималась. Но я продолжал идти. Тряс головой, смаргивал, щипал себя с обратной стороны локтя, там, где больнее всего, по-детски надеясь, что проснусь.
Вот прямо сейчас возьму и проснусь. Окончательно провалюсь сквозь землю, болезненно вздрогну всем телом и открою глаза. А перед ними старая шифоньерка с трещиной на левой дверце. Мама разогрела чугунную сковородку и начинает жарить сырники. Они будут теплыми, когда я окончательно проснусь и встану. Отыщу босой ногой тапочки, прошлепаю в них на запах, привалюсь к косяку кухонной двери и буду ждать, пока мама заметит меня, испугается, охнет и засмеется. Она всегда пугалась, когда я вот так замирал. К десятому классу это начало здорово бесить. Но не теперь, нет, не теперь.
Теперь я бы душу продал, лишь бы скорее очутиться дома. В покое и тишине. Без гула, раздирающего уши. Без тетки, ее сумасшествия и обвисших грудей. Без берлоги проклятой, без тахты просиженной, и без снов. А значит, без Норы…
— Я думала, ты не придешь…
Электрический разряд вошел в меня чуть ниже виска и вышел под левым ребром, безжалостно прожигая плоть на своем пути. На секунду я поверил, что передо мной и правда Нора. Если реальность исказилась настолько, что Елена Викторовна бежит за мной по коридору, голая и оголодавшая, так почему моя Нора не может стоять у метро, комкая в руке сумку? Я моргнул раз, второй, надеясь, что морок удержится. Но чуда не случилось. Сумка повисла на костистом плече Зои. Она откинула ее за спину, высвободила из-под лямки зажатые волосы, и растерянно улыбнулась.
— Простояла тут минут сорок, решила, если до одиннадцати не придешь, то все. Поеду домой.
— А сейчас сколько?
— Десять пятьдесят восемь. — И вздернула подбородок, деланно равнодушная к жалобности своего ответа.
На ней была тельняшка и короткая юбка совершенно дурацкой формы перевернутого колокольчика. Ярко-красная ткань стояла колом на бедрах, оголяя их выше колен. На правом темнел синяк, у левого набухал расчесанный комариный укус. Пыльные кеды, резинки носков стискивают щиколотки. На любой другой девушке этот наряд смотрелся бы забавно, с налетом чего-то французского, но Зоя выглядела глупо. А может, это я смотрел на нее с подлой беспощадностью.
— Я был занят. — Оправдываться не хотелось, быть с ней не хотелось, ничего не хотелось.