Заметив жертву, заражённые усиленно заурчали и ускорились, некоторые вытянули руки вперёд.
Отчаянным усилием, сильно ободрав грудь и лопатки, я почти протиснулся наружу; ухватился за верхнюю сторону калитки, подтянулся, и моя филейная часть прошла вслед за торсом. Время было потеряно. Спускаться вниз по-обычному уже не было возможности; жадные когти тянулись к моим пяткам. Не знаю уж как, оттолкнувшись, извернувшись, я отлетел от верха калитки и перекатился. Твари скопились у железной преграды и тянули ко мне свои исковерканные заражением руки. Я с облегчением перевёл дыхание. Жгло ободранную на груди и спине кожу. Для дезинфекции подтянул к себе флягу, плеснул немного на раны. Боль ожгла, но затем резко стала сходить на нет. Принял глоточек и внутрь. Сунул в карман рацию. Взял в руку автомат. Присел на поросший мхом бетонный камушек. Огляделся. Овраг был девственно пуст. Решётка крепко сдерживала моих преследователей, щель между прутьями была для них слишком мала. Жаль топора, он столько раз меня выручал. Но сейчас он лежал в грязи под ногами заражённых. Ладно, пойду дальше за этими книгами, назад этот путь закрыт. Передам тогда просто по рации полковнику информацию, и сам заодно разберусь. Я встал и углубился в овраг. Со всех сторон меня обступили, выше моего роста, заросли золототысячника. Воздух стал густым от застоявшегося аромата донной растительности. Идти пришлось практически на ощупь, раздвигая тонкие, упругие стебли. Под ногами то и дело попадались какие-то банки от краски, старые покрышки. Крутя головой во все стороны, как хамелеон, я смотрел и вперёд, и назад, и под ноги, и по краям оврага. Иногда останавливался и прислушивался. Странно, не было слышно ничего необычного, щебетали птицы, шуршали листья деревьев. Почему не слышно звуков боя? Я ведь не так уж и далеко, всего километр- полтора.
С этими мыслями добрался до зелёной железной лестницы, помогавшей путникам преодолевать овраг. По ней пришлось идти тихо-тихо. Она была жутко шумной, каждый мой шаг отзывался симфонией скрипов, гулов, шуршаний; это могло меня выдать. Я сошёл на дернину склона и пошёл рядом. Ходить с ободранным голым торсом было неприятно. К тому же жутко хотелось есть.
Осторожно выглянул за склон оврага. В парке было пусто. Высоченные старые чёрные липы смешивались вверху кронами, делая это место всегда тенистым и прохладным. Потрескавшиеся асфальтовые дорожки были обрамлены стриженым кустарником декоративной бузины. Ещё недавно её круглые белые ягодки сухо хлопали в сжатых детских пальчиках, вызывая глупую радость детворы. Кое- где сохранились лавки с торчащими рядом с ними остатками кронштейнов мусорных урн. Тёплый ветерок иногда неспешно шуршал по асфальту сухой листвой. Тишина и покой. Видимо, все убежали на звуки выстрелов. Я вообще заметил, что заражённых шум привлекает больше всего. Это делало мой "Калашников" оружием "последней надежды". Как одноимённый фол в футболе, когда игрок сознательно нарушает правила, чтобы избежать гола, в надежде, что назначенный пенальти не будет забит. Надо найти что-то тихое и убойное из холодного оружия. Посмотрел на рацию: заряд таял. Вызвал полковника; сквозь помехи ничего не смог разобрать, значит, далековато для неё; отключил.