— Слышь, организм, разъясни мне, что это за место такое, Один песок, Что это за пляж такой отгрохали? — стал я допытываться у аборигена.
Но абориген меня видно не понимал, зато с ужасом таращился и что-то там лопотал по-своему, по-аборигенски. Затем абориген всё-таки сосредоточился, собрался с мыслями и поманил меня к каменной нише, где я увидел, такие мне знакомые и родные склянки с различными присадками.
— Ага, — взревел я, отчего абориген аж присел. — Вот где вы, значит, водитесь мои родные присадочки.
Я сгрёб все склянки себе за пазуху и по карманам, но там были фляжки с самогонкой. Фляжки жалко выбрасывать. Ладно, буду держать фляжки в руке, присадки здесь важнее, я это понял. Тут я взглянул на местного. Местный оборванец скромно стоял в сторонке и протягивал мне какую-то ёмкость. В его взгляде застыла вселенская скорбь.
— Что, лишенец, — обрадовал я его. — Самогоночки хочешь? Молодец, сечёшь момент. Ладно, мужик, заслужил. Подставляй свою тару, накапаю тебе на опохмел.
Я отвинтил пробку с фляжки и налил самогонки этому организму в его стакан огромных размеров. В его ёмкости мой самогон занял меньше половины места. Да чёрт с тобой, алкаш с большой дороги, налью тебе и с другой фляжки. Знай наших, а я не обеднею.
Это надо было видеть с каким благоговением этот бомжара смотрел на льющуюся жидкость. Ага, это тебе не одеколон дуть, а фирменная самогонка. Понимать надо.
— Ну, что мужик молчишь? — продолжил контакт я. — Как тут у вас вообще?
Но диалог не задался. Внезапно я увидел, что начинаю исходить дымом с большей интенсивностью, и через некоторое время полностью превратившись в дым. Через пару секунд меня выбросило из того мира и я осознал себя стоящим у себя во дворе. Ночь. В руках у меня пустые фляжки, а за пазухой и в карманах куча всяких склянок. Так вот оно что, Петрович, вот оно что. Вот, значит, что такое ходить по терминологии деда.
— Эх, грехи наши тяжкие, — поскрёб у себя подмышкой пожилой жрец самого бога Пыжу — главного бога в местном пантеоне. — Вот все люди, как люди, а я родился с бедой в руке.
Жрец восседал в тени у подножия каменного обрамления ритуальной площадки. Светило своими лучами сегодня било совершенно нещадно, выбивая из практически лысой головы жреца последние оптимистические мысли. Да и какой может остаться оптимизм от такой жизни: жрец с грустью взглянул на свои сандалии, которые вот-вот совершенно развалятся, а других у него не было. Да и пурпурные одеяния, присущие жрецам бога Пыжу, которые жрец носил на себе, уже превратились в совершеннейшие лохмотья. Пурпур весь выцвел, ткань обветшала и держалась только на честном слове. А вокруг была жаркая песчаная пустыня. Микроскопический оазис, в котором остались обветшалые постройки вокруг ритуальной площадки, да с десяток финиковых пальм — вот и всё хозяйство бедного жреца.