– У тебя жар, госпожа Иннара.
Деметра тотчас расслабилась; усмехнулась, протирая бледный лоб.
– Я всегда болею весной. Это уже традиция…
Я не мог не согласиться: обманчивая оттепель, снежная вьюга, холодные потоки воды под ногами – время, когда тают наши стонгардские льды, и впрямь приятным не назовёшь. В имперском легионе, когда я начал службу, теплолюбивые сикирийцы кашляли и чихали, попав в Стонгард, даже летом. А уж весной и подавно – став капитаном, следил за южанами особенно пристально: что за воин, который от горячки на ногах едва держится? Хвала Духу, служба тогда проходила на границе Сикирии и Стонгарда, природа там поласковее…
– Скажи, чем помочь.
Деметра удивилась и не сразу нашлась с ответом. Не привыкла к чужой заботе? Или лично моя ей неприятна? Сибранд, Сибранд – где растерял свой разум? Куда лезешь с неуклюжей опекой?
– Чем ты поможешь?
– Могу приготовить особый отвар по рецепту покойного наставника. Наших воинов ставил на ноги на раз. Вечером – лежат, а наутро смотр… После чудесной настойки утром строились, аж пригарцовывали, – нескладно пояснил я, глядя, как растерянность в глазах колдуньи сменяется искорками света. – Дядя говорил, что воины обязаны выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Мол, одним видом должны в однополчан вселять веру в победу, а во врагов – неуверенность перед столь очевидной мощью. А уж начальник перед подчинёнными и вовсе должен казаться несгибаемым…
Деметра слушала с приоткрытым ртом, и дыхание с трудом вырывалось из горячей груди. От последних слов сникла, едва не роняя голову обратно на стол, и прикрыла лицо ладонью.
– Ты прав, – пробормотала дочь Сильнейшего, – это так некстати…
Даже не прикасаясь к ней, я чувствовал болезненный жар ослабшего тела. Слышал и дыхание – чуть хрипловатое, тяжёлое, частое. Упаси Дух услышать такое у детей – сгрёб бы в охапку, зашвырнул бы на лавку поближе к очагу, залил бы по полной кружке настойки в глотку, и укутал бы поплотней – так, чтобы к утру вся гадость через пот вышла!
– Ложись, госпожа Иннара, – вдруг услышал я свой незнакомый голос. – Я всё устрою.
Деметра помолчала, устремив на меня странный, полный сомнений и невысказанности, взгляд. Затем медленно покачала головой.
– И почему я верю тебе, Сибранд?
Я только плечами пожал: говорю, что в голову лезет, как и всегда в присутствии женщин… С Орлой, напротив, вообще молчал – первая любовь, деревянный язык, неловкие признания. Дочь Сильнейшего, впрочем, ответа не ждала: слишком ослабла да устала от дел и болезни. Поднявшись, она прошла к стене с длинной узкой картиной и провернула незаметную ручку. Дверь в смежную комнату поддалась без скрипа: это, как я и ожидал, оказалась спальня госпожи Иннары.