Дейл и Лоуренс застыли на тротуаре, задрав головы и глядя наверх, они продолжали сжимать в руках кульки, а летучие мыши выкрикивали их имена голосами, которые походили на скрежет зуба по классной доске. Далеко, далеко голос Поросенка Порки произнес: «В-в-в-вот и все, ребятки!».
– Бежим! – шепотом скомандовал Дейл.
Джиму Харлену не разрешили пойти сегодня на Бесплатный Сеанс в парк. Его мать уехала в Пеорию на очередное свидание и сказала, что он уже достаточно взрослый, чтобы оставаться дома без няньки, но не настолько взрослый, чтобы одному разгуливать по городу. И теперь Харлену пришлось сооружать в своей постели чучело, которое должно было изображать его, лежащего лицом к стене. Из своих джинсов он устроил ноги и спрятал их под одеяло, просто на всякий случай, если мать вернется домой раньше и захочет его проверить. Но это вряд ли. Она никогда не приходила домой раньше часа или двух ночи.
Харлен прихватил с буфета пару бутербродов в качестве киношной закуски, вывел велосипед из-под навеса и рванул по Депо Стрит. Он досматривал фильм по телевизору и сейчас на улице оказалось гораздо темнее, чем он думал. Следовало торопиться, он не хотел пропускать мультфильм.
Улицы были пусты. Харлен знал, что все, кто был в состоянии водить машину и был не настолько глуп, чтобы смотреть Бесплатный Сеанс, уже несколько часов назад уехали в Пеорию или Галесбург. По крайней мере уж он-то точно поступил бы именно так.
Джим Харлен не собирался задерживаться в Элм Хэвене. Независимо от того, выйдет ли его мать за кого-нибудь из своих ухажеров – хоть за того механика из гаража, который просадил все свои деньги, пока с ней встречался – он уедет отсюда. В крайнем случае сбежит через год или два. Харлен завидовал Тубби Куку. Толстяк, у которого мозгов не больше, чем на двадцать пять ватт, и то понял, что из Элм Хэвена надо рвать когти. Конечно, Харлен был в совершенно другом положении, чем Тубби, если судить по беспробудному пьянству его отца и глупому виду матери, но и у него были свои проблемы.
Он ненавидел свою мать за то, что она после развода взяла себе старое имя, а ему оставила имя отца, которого в ее присутствии даже упоминать не разрешалось. Он ненавидел ее за то, что она по пятницам и субботам уезжала из дому, надевая декольтированные блузки и сексуальные черные платья. Это даже немного смешило Харлена, как будто его мать была одной из женщин, изображенных в журналах, которые он прятал в тайнике своей кладовки. Он ненавидел ее, когда она курила, оставляя на окурках полукруглые следы губной помады, а он воображал такие же следы на щеках этих подонков, которых он даже не знал… Или на их телах. Он ненавидел ее за то, что она много пила, хоть и старалась скрыть это, притворяясь скромницей, но он всегда это замечал по ее подчеркнуто тщательному выговору, замедленным движениям и тому, какой слезливой она становилась и как сентиментально лезла к нему с поцелуями.