Кэролайн, однако, не оставляла своих надежд втянуть меня в разговор.
– Скажите, вы ей всегда пишете такие восхитительные длинные письма, мистер Дарси?
– Да, они довольно пространные, – избежать разговора было невозможно, – но насколько они восхитительны, не мне судить.
– Мне кажется само собой разумеющимся, что человек, который способен с легкостью написать длинное письмо, не может написать его плохо, – сказала она.
– Для Дарси это не комплимент, Кэролайн, – вмешался ее брат, – письма даются ему не так–то легко. Слишком уж он старается все время выискивать четырехсложные словечки, не правда ли, Дарси?
– Стиль моих писем, разумеется, отличается от твоего, – согласился я.
– В моей голове мысли проносятся так стремительно, что я не успеваю их выразить. Оттого–то мои письма иной раз не доносят никаких мыслей до тех, кому они адресованы, – признался Бингли.
– Ваша скромность, мистер Бингли, – сказала Элизабет, отложив своё шитьё, – разоружила бы любого вашего критика.
– Нет ничего более обманчивого, чем показная скромность, – возразил я, засмеявшись над признанием Бингли. Но где–то в глубине души меня огорчило, что она хвалит его. – Под ней часто скрывается равнодушие к посторонним мнениям, а иногда и замаскированная похвальба.
– Чем же ты назовешь мое смиренное суждение? – заинтересовался Бингли.
– Разумеется, замаскированной похвальбой, – заулыбался я. – Ведь в глубине души ты гордишься недостатками своих писем. Ты считаешь, что их порождает быстрота мысли и небрежность исполнения – свойства хоть и не похвальные, но все же не лишенные привлекательности. Способность делать что–либо быстро всегда высоко ценится её обладателем, зачастую независимо от качества исполнения. Сегодня утром ты ведь хотел представить себя в самом выгодном свете, заявив миссис Беннет, что не задержался бы в Незерфилде и пяти минут, если бы тебе вздумалось его покинуть. По существу же, что похвального в поспешности, из–за которой важные дела могут остаться незаконченными и от которой никакого проку нет ни тебе самому, ни кому–либо другому? И если бы в тот момент, когда ты вскакивал бы на коня, поблизости нашелся друг, который сказал бы: «Бингли, а не лучше ли вам на недельку задержаться?» – быть может, ты так бы и поступил и никуда не поехал – другими словами, застрял бы еще на целый месяц.
– Вы только доказали, – засмеялась и Элизабет, – что мистер Бингли несправедлив сам к себе. И превознесли его больше, чем это сделал он сам.
– Мне приятно, что вы обращаете слова моего друга в похвалу мягкости моего характера, – сказал Бингли. – Но боюсь, ваше толкование его слов прямо противоположно мысли, которую вкладывал в них Дарси. Он–то, разумеется, думает, что при таких обстоятельствах для меня лучше всего было бы наотрез отказаться и ускакать как можно быстрее.