Я знала, что Генрих долго и мучительно раздумывал, прежде чем вручить его мне, но наконец хладнокровный шпион победил в нем любящего мужа, и с тяжким вздохом и тяжёлым сердцем он усадил меня однажды и проинструктировал, что делать с капсулой.
— Если тебя кто-то поймает с поличным, да ещё и с прямыми уликами на тебе, и заберёт в тюрьму, назад пути уже не будет — повесят всё равно, только сначала всю информацию выпытают. Даже я тебе ничем не смогу помочь. Если тебя уже привели в допросную, не тяни с капсулой, пока крест с руки не сняли и к стулу не приковали уже для настоящего допроса. Поняла? Чем быстрее ты её раскусишь, тем лучше. Живой тебя оттуда всё равно не выпустят, а так хоть пыток избежишь.
Он посмотрел мне прямо в глаза, надеясь, что его последние слова испугают меня и заставят меня передумать насчёт того, чтобы вообще браться помогать ему. А я вот совсем даже не напугалась, без раздумий взяла у него черный ониксовый крест и обернула чётки вокруг запястья.
— Не волнуйся за меня, Генрих. Я прекрасно понимаю, на что иду и ни на секунду ещё не усомнилась в своём решении.
Он снова вздохнул.
— Некоторые агенты боялись раскусить капсулу. И тогда большие операции проваливались, и люди гибли.
Я покачала головой и снова поспешила его уверить:
— Я не побоюсь.
— Только не проглоти её случайно. Проглотишь, закончится всё тем, что они промоют тебе желудок и всё, забудь о лёгкой смерти. Ты должна её раскусить, тогда умрешь за несколько секунд.
Я снова кивнула. Мы оба замолчали на какое-то время, что тоже было понятно: не каждый день жёны с мужьями обсуждают, как правильно обращаться с цианидом. Но и далеко не все жёны-еврейки замужем за мужьями-разведчиками. Я сама свою судьбу выбрала. У меня оставался всего один вопрос, до сих пор беспокоящий мой типично девичий мозг:
— Генрих… А мне будет больно?
Он сначала нахмурился слегка, не поняв вопроса, а затем ответил, опустив глаза в пол:
— Нет. Ты почти совсем ничего не почувствуешь.
— Вот и хорошо. Это всё, что я хотела узнать. А теперь давай ещё раз повторим кодовую фразу, которую я должна передать твоему связному.
Берлин, апрель 1939
Я заканчивала упаковывать ланч для Генриха, пока Рольф, наш четырёхмесячный щенок с уморительно непропорционально длинными лапами, которые росли быстрее, чем остальное тело и ушами больше, чем вся его голова, наслаждался своей свежей костью. Сначала, как только Генрих его привёл, он не очень-то мне понравился, но в течение последующих пары недель Рольф так ко мне привязался (потому как именно я его кормила, выгуливала и играла с ним), что я больше не могла представить себе, чтобы он не прыгал на меня, как только я переступала порог дома, виляя хвостом и чуть не дрожа от восторга, что его «мамочка» наконец-то вернулась. «Генрих опять-таки оказался прав, — усмехнулась я. — Я действительно отлично управлялась со щенком».