* * *
Люди из гестапо пришли едва ли пару часов спустя. От громкого стука в дверь, от которого я чуть не выронила чашку, которую мыла, меня сразу же пробрал нехороший холодок. Но я всё же нашла в себе силы сделать глубокий вдох, вытерла руки о полотенце, расправила платье, пригладила волосы и пошла открыть дверь. Трое мужчин в кожаных пальто окинули меня взглядом; тот, что стоял впереди, заговорил первым:
— Аннализа Фридманн?
— Да.
— У нас ордер на ваш арест. Вы подозреваетесь в сокрытии вашей еврейской национальности. Вам придётся пройти с нами для дальнейшего допроса.
Допрос. Все в Германии знали, что это означало, и все одинаково боялись об этом даже говорить.
— Ну что ж… Идём.
Я и так уже знала, что ни мольбы, ни уговоры на них не подействуют, поэтому я заперла за собой дверь и проследовала за ними в их чёрную машину. Я забыла взять пальто, но они скорее всего и не разрешили бы за ним вернуться. Весь дальнейший путь мы проделали в полном молчании. Даже гестаповцы друг с другом не разговаривали, и это почему-то только усугубляло гнетущую атмосферу.
Наконец мы остановились у ворот, охраняемых солдатом с автоматом наперевес. Он тщательно проверил удостоверение водителя и только потом открыл ворота. И снова, ни слова не было произнесено. Я начинала всё больше и больше нервничать. Как только мы вошли в высокое серое здание, они сразу же отвели меня вниз, в подвал, как я поняла, и повели меня вдоль длинного коридора с камерами по обе стороны. Ни звука сверху слышно не было. «Оставь надежду всяк, сюда входящий», стоило им написать при входе в эти катакомбы. Гестаповская тюрьма.
Мы вошли в меньший холл с несколькими камерами и двумя охранниками, игравшими в карты. Они бросили своё занятие и поднялись, увидев нас, а затем, бросив на меня безразличный взгляд, спросили у старшего офицера:
— Куда её?
— В шестую допросную. Кунц скоро подойдёт с её файлом, как освободится.
Один из охранников открыл дверь в одну из камер, бесцеремонно взял меня за локоть и завёл внутрь, закрыв за собой дверь с громким лязгом. Я осталась совсем одна в маленькой камере с двумя железными стульями и тяжёлым металлическим столом. Ничего больше, только бетонные стены и бледная, жёлтая лампочка под потолком. Если я думала, что снаружи было холодно, я сильно ошибалась; в этой крохотной подвальной каморке было как в морозильной камере, а всё, что на мне было надето, это тоненькое платье с коротким рукавом. Я присела на один из стульев, ледяной и жёсткий, и обняла себя руками, стараясь хоть как-то унять дрожь. Естественно, это никоим образом не помогло.