Она пошла было к двери, но потом вернулась и добавила:
– Знаете, у меня все никак не идет из головы та несчастная женщина и ее муж. Мы непременно должны им помочь. – И тут она, будто опомнившись, воскликнула: – Боже, я ведь мешаю вам работать!.. Кабинет вон там, за той дверью.
Сама она юркнула в другую дверь и поспешила по коридору, крича на ходу:
– Валентайн! Валентайн! Отведи Кристофера в кабинет. Сейчас же… Сейчас… – И ее голос затих вдалеке.
Девушка спрыгнула с высокой ступени двуколки и исчезла в серебристом тумане: на ней была шляпа без полей темного цвета, но и та пропала из виду. Казалось, девушка нырнула глубоко под воду, в снег, сквозь огромный лист папиросной бумаги. Но уж очень неожиданно! В темноте или же в толще воды еще с секунду виднелось бы подвижное светлое пятно; в снегу или папиросной бумаге осталась бы яма или дыра. Титженс же ничего не видел.
Это его заинтересовало. Он внимательно наблюдал за девушкой, опасаясь, что она оступится, пропустив нижнюю ступеньку, и тогда неизбежно поранится. Однако она ловко и храбро спрыгнула с двуколки, несмотря на его просьбу спускаться осторожнее. Сам бы он так никогда не поступил, не рискнул бы нырнуть в белую пелену…
Он хотел спросить, не ушиблась ли она, но он уже и так попросил ее быть осторожнее, а демонстрировать излишнюю заботу ему казалось неуместным – ему хотелось сохранять бесстрастность. Он был бесстрастным йоркширцем; она – южанкой, мягкой, эмоциональной, позволяющей себе восклицания вроде «Надеюсь, вы не поранились!», тогда как йоркширец бормотал что-то неразборчивое. Мягкой, потому что жила на юге страны. Она была ничем не хуже мужчины – мужчины-южанина. Она относилась к северной сдержанности с уважением… Таково было их соглашение, и потому он не крикнул ей: «Вы не ушиблись?», хотя ему очень того хотелось.
Ее приглушенный голос раздался, казалось, из его же затылка, словно он вдруг овладел удивительным талантом чревовещания.
– Иногда заговаривайте со мной. Тут очень плотный туман, а фонарь почти не светит. Он вот-вот потухнет.
Титженс вернулся к размышлениям о «камуфлирующем» воздействии водного пара. Ему нравилось думать о том, как гротескно выглядит его фигура в этом однообразном пейзаже. Справа виднелся огромный, неправдоподобно яркий полумесяц, и свет от него разливался вокруг, словно по морю, и падал ему на шею; рядом с месяцем сияла удивительно яркая и большая звезда, а над ними расположилась Большая Медведица – единственное созвездие, которое он знал. Хоть он и был математиком, но астрономию презирал, она была недостаточно теоретической наукой для истинного ученого, и непонятно было, как ее применять в повседневной жизни. Разумеется, ему доводилось высчитывать траектории движения небесных тел, но только исходя из предоставленных ему цифр, в небе же он эти тела никогда не искал… Небо над его головой было усыпано другими звездами, большими и источающими яркий свет, но бледнеющими перед рассветом настолько, что их легко потерять из виду.