Конец парада. Том 1. Каждому свое (Форд) - страница 195

– Но вы! – воскликнула Валентайн. – Вы! Что вы будете делать? После войны!

– Я! – воскликнул он в легком замешательстве. – Я!.. О, я займусь антикварной мебелью. Мне предложили работу…

Она не верила, что он говорит серьезно. Она знала, что он и не задумывался о своем будущем. Но внезапно перед ее глазами предстали его седая голова и бледное лицо в глубине темного магазинчика, полного пыльной мебели. Представилось, как он выходит, тяжело опускается на пыльный велосипед и едет на сделку по продаже дома.

– Так почему же вы медлите? – вскричала она. – Почему не принимаете предложение? Ведь в глубине темного магазинчика его хотя бы не убьют.

– О нет! – воскликнул он. – Не в этот раз. К тому же продажа антиквариата сейчас, вероятно, не так прибыльна… – Было видно, что он думает о чем-то другом. – Наверное, я поступил как наглец и эгоист, измучив вас своими сомнениями, – проговорил он. – Но мне хотелось проверить, в чем проявится наше сходство. Мы ведь всегда – по крайней мере, мне так казалось – мыслили очень похоже. Осмелюсь сказать, я даже хотел, чтобы вы меня уважали…

– О, я уважаю вас! Уважаю! – воскликнула она. – Вы невинны, как дитя!

– И я хотел подумать кое о чем, – продолжил он. – Последнее время мне нечасто удается посидеть в тишине у огня… с вами! Чтобы поразмышлять о чем-нибудь вместе. В вашем присутствии и впрямь становится куда проще разобраться со своими мыслями… А у меня сегодня такая путаница в голове… Но она рассеялась пять минут назад! Помните, как мы ехали с вами в повозке? Вы тогда рассуждали о моем характере. Никому другому я бы не позволил… Но вы видите… Вы же видите?

– Нет! Что я должна увидеть? – спросила она.

– Что я определенно больше не английский джентльмен, который подхватывает сплетни на лошадиных рынках и говорит: «Пусть страна катится к черту!»

– Неужели я так говорила? Да, точно!

Чувства захлестнули ее мощной волной, девушку начала бить мелкая дрожь. Она вытянула руки… Вернее, ей так показалось. Кристофера едва было видно. Валентайн вообще ничего не видела – слезы застлали ей глаза. Она никак не могла вытянуть руки, ведь ими она прижимала к глазам носовой платок. Кристофер что-то сказал, но точно не признался в любви, иначе она ухватилась бы за эти слова! Фраза начиналась с: «Что ж, я должен…» А потом он надолго замолчал, а она все представляла, что эта мощная волна нежности шла от него. Но его уже не было в комнате…

А дальше потянулись невероятно мучительные дни, так было вплоть до того, как Валентайн с Марком пришли в министерство. Газета, с которой сотрудничала ее мать, сократила гонорары, заказы на статьи перестали поступать; дела матери шли все хуже и хуже. Вечные язвительные речи брата были для нее как удары хлыста по оголенной коже. Казалось, он молился о смерти Титженса. О Титженсе не было ни слуха ни духа. В гостях у четы Макмастеров она однажды услышала, что он недавно уехал. Из-за этого каждый раз при виде газет ей нестерпимо хотелось кричать. Нищета подступила к ним вплотную. Полиция внезапно нагрянула к ним домой: искали ее брата и его приятелей. Потом брат отправился в тюрьму – куда-то в Мидлендс. Былая дружелюбность соседей превратилась в угрюмую подозрительность. Они не могли достать молока. Добыть пищу стало практически невозможно, разве что далеко от дома. Три дня подряд миссис Уонноп чувствовала себя весьма неважно. Потом ей стало лучше, и она принялась за новую книгу. Книга обещала получиться очень хорошей. Но у нее не было издателя. Эдвард освободился из тюрьмы в веселом и шумном расположении духа. Видимо, заключенные очень много выпивали. Но, услышав, что его мать чуть с ума не сошла от такого позора, после ужасной сцены с участием Валентайн, в которой он обвинил сестру в том, что она – любовница Титженса и потому милитаристка, он дал согласие на то, чтобы мать воспользовалась своим влиянием – которым по-прежнему обладала, – чтобы устроить его на минный тральщик матросом. Валентайн стала до ужаса бояться не только пальбы, доносящейся с моря, но и сильного ветра. Матери становилось все лучше; она очень гордилась тем, что ее сын пошел на флот. Она уже успела смириться с тем, что газета вообще перестала ей платить. Пятого ноября толпа незнакомцев сожгла чучело миссис Уонноп прямо у их дома и разбила окна на первом этаже. Миссис Уонноп выбежала из дома и в свете огня сбила с ног двух подростков – работников с фермы. Вид миссис Уонноп с растрепанными седыми волосами, поблескивающими в отсветах огня, ужасно напугал присутствующих. После этого случая мясник напрочь отказался выдавать им мясо – что по карточкам, что без. Переезд в Лондон стал неизбежным.