— Истинно говорю Вам! — Истерично надрывался едва видимый в обступившей его плотной толпе зевак невысокий мужчина.
Лицо его скрывалось в тени широкого капюшона странной, доходящей до самых пят грубой рубахи неопределённого бурого цвета, перетянутой под внушительным брюхом простой пеньковой веревкой.
— Внемлите же! Боги предали нас, отвернувшись от сыновей своих перед лицом грядущего! Ибо грядет страшное. Мир погрязших в грехе, лености и блуде богов падет. И только пробудившийся Единый, первородный из всех созданий, проведет идущих по его следам праведников через огонь очищения к перерождению в новом, лучшем из миров.
— О чем это он? — тихо спросила Ялика шедшего чуть впереди Мстислава, во все глаза рассматривая говорившего, казалось, пребывающего в каком-то неистовом экстазе.
Ее провожатый не успел ответить. Рука проповедующего взметнулась вверх, и крючковатый сухой палец с грязным нестриженым ногтем указал прямо на ворожею.
— Ты! — зло выкрикнул мужчина, уверенно направившись в сторону опешившей Ялики. — Ты, служительница немощных богов! Где будут твои боги, если я прикажу внимающим мне разорвать тебя в клочья прямо здесь? Защитят ли они тебя от праведного гнева обманутых ими? Отвечай же, как есть, перед лицом тех, кому суждено решить твою участь!
Ничего не понимающая ворожея изумленно молчала, продолжая разглядывать подошедшего вплотную к ней проповедника, от которого разило застарелым потом и гнилостным зловонным дыханием.
— Видите, — торжествующе вскричал тот, поворачиваясь к возмущенно загудевшей толпе. — Молчит, паскудница, ибо знает, что время старых богов ушло, и не в силах они спасти её. Истинно говорю я вам! Склонитесь же перед праведностью первородного, пастыря нашего единого, пред ликом гнева его, пламенем очищающего, ибо только в этом сможете обрести спасение.
— Заканчивал бы ты, Тихомир, честной люд баламутить, — раздался за спиной Ялики, уверенный мужской бас.
От неожиданности ворожея вздрогнула. Обернувшись, она уперлась взглядом в нагрудную пластину кольчуги. Изображенная на ней золотистая рысь, тускло посверкивая в приглушенном свете пасмурного вечера, вытянулась в стремительном прыжке, угрожающе раскрыв зубастую пасть. Чтобы разглядеть говорившего, ворожее пришлось задрать голову высоко вверх. Массивные черты лица незнакомца, обрамленные упрямо топорщащейся на щеках густой темно-русой, с редкой проседью, бородой чем-то неуловимо походили на хищную морду животного, запечатленного на эмблеме. Сурово сошедшиеся на переносице брови и цепкий взгляд внимательных янтарных глаз дорисовали разыгравшемуся воображению Ялики образ дикого и опасного лесного хищника.