Даже не обернувшись на осторожный скрип закрывающейся двери, здоровяк жестом подозвал к себе ворожею.
— …страшно, — услышала она обрывок сипящего стона раненого, подходя ближе.
Неприятный, но вполне терпимый запах крови рядом с изувеченным мужчиной превратился в невыносимый смрад, в котором разом смешались и запах смерти, и зловоние разлагающейся плоти, и вонь гниющих нечистот, и что-то еще, будто бы смутно знакомое. Сплюнув тягучую кислую слюну прямо на пол, Ялика едва совладала с накатившей волной тошноты.
— Кто это сделал? — мягко спросил Добрыня, аккуратно промокнув лоб раненого рушником.
— Не знаю, — давясь, прохрипел тот. — Это… Это налетело. Темно… Оно светится…
Он поперхнулся вдруг, закатывая глаза.
— Дальше, — встряхивая начавшего терять сознание мужчину, твердо приказал Добрыня.
— Да ты что? Ума лишился? — гневно выкрикнула Ялика, попытавшись отпихнуть в сторону здоровяка. — Ему помочь надо, а не допрашивать!
— Не мешай, дура! — прорычал Добрыня.
Проследив за его мимолетным взглядом, Ялика осеклась, тут же растеряв весь свой пыл.
Крови почему-то почти не было. Лишь заживо гниющая плоть, смрадными осклизлыми лоскутами сползающая с обломка неестественно чистой, белеющей кости перекушенного чуть ниже локтя запястья.
Раненый застонал, судорожно выгибаясь дугой, и откинул голову назад, обнажая шею, по которой змеилась частая сеть иссиня-черных пульсирующих прожилок.
— Оно… Оно. Всех… убило… — мучительно прохрипел он, страшно закатывая глаза. — Меня… конь… вынес… без памяти…
— Ничего, брат, все уже позади, — успокаивающе произнес Добрыня, незаметно вытаскивая нож. Раненый вдруг замолчал, прекратил кривиться и чистым, незамутненным взглядом посмотрел на Добрыню.
— Убей! Убей эту тварь! — попросил он. — Она ребят сожрала, меня… Она всех сожрет. Убей…
Новая волна спазмов выгнула страдающее от невозможной, нечеловеческой боли тело мужчины.
— Ты можешь ему помочь? — безнадежно спросил Ялику Добрыня, глядя ей прямо в глаза.
— Я… Я не знаю, что это, — призналась та. — Никогда такого не видела.
— Ясно, — коротко бросил здоровяк и прежде, чем ворожея успела его остановить, с размаха вонзил нож в ухо страдающего. Сверкнувший в неярком свете клинок с каким-то противоестественным, мерзким хрустом вошел в череп. Мужчина судорожно дернулся последний раз и затих. На его лице застыла странная улыбка, будто бы он в оставшееся мгновение своей жизни испытал ни с чем не сравнимое облегчение, избавившись наконец от невыносимой боли, нещадно терзавшей измученную плоть и сознание.
Добрыня аккуратно прикрыл умершему остекленевшие, лишенные искры жизни глаза.