Александр Куликов:
В очередной раз я поразился Ренику, потому что мы встали в ту комнату, где находился один микрофон и орали: «Стою один…» Уже на пропевании третьей фразы у меня першило в глотке, и я боялся, что закашляюсь прямо во время записи. Нужно обладать определенным талантом и физическими возможностями. Таким надо родиться.
Александр Леонтьев:
Я себе не ставлю памятников, но петь и одновременно играть на гитаре – это довольно тяжелая тема. Надо было привыкать. Поскольку, кроме меня, петь было некому, пел я. Есть в жизни такие моменты, которые надо тащить все на себе. Если не ты, то никто. Потому что худшее, что могло бы случиться, – это расстаться навсегда. Мы прекрасно понимали: даже если будем собираться раз в год на памятных концертах, это будет вообще не то. Могу сказать, что ради спасения коллектива пришлось немного поднатужиться.
На первых порах Леонтьев всецело был сосредоточен на том, чтобы хоть как-то исполнить свои вокальные партии. Потом уже начал отрабатывать какие-то сценические движения. О неукротимом шоуменстве речи не шло, потому что на концертах он был слишком привязан к микрофону и постоянно шаманил. Однако свою фирменную жестикуляцию со временем Леонтьев все же оттачивал. Индивидуальная манера общения с залом нащупывалась методом проб и ошибок. Осваивать все эти премудрости ему пришлось уже в довольно зрелом возрасте. Пришлось выбирать: либо учиться, либо жалко выглядеть на сцене.
Не меньшей кровью Леонтьеву давались тексты песен. Во времена «Кукрыниксов» он вообще был вынужден прятать от себя готовые вирши, чтобы ненароком неоспорить фундаментальный булгаковский принцип «рукописи не горят». С годами он стал относиться к написанному проще, но теперь приходилось мучительно искать свой почерк, свою неповторимую интонацию и свой индивидуальный стиль.
Александр Леонтьев:
Стиль очень простой. Естественно, это – символизм. Плюс глубокая искренность. Практически все мои тексты – это очень глубокие и кому-то даже непонятные в своей интимности переживания. Опять же, я стараюсь работать над красотой фразы, что в песенном размере и русском языке делать очень тяжело. Проза мне дается гораздо легче. У нас язык заточен под прозу, он богатый, цветистый, образный. Загнать это в размер не фолка, где фраза может быть тягучей и долгой, а рока – очень тяжело. Я стараюсь над этим работать. Суперпоэтом я себя не считаю. Поэзия для меня вторична. Это всего лишь вишенка на торте. Да, в песне должны быть красивые и убедительные слова, но для меня это не самоцель.