— Твой отец жил долго. Ты многого о нем не знаешь, — очко Кваскви. Знания о том, каким папа был до встречи с мамой, до открытия «Маринополиса» до появления двух дочерей, были мелкой дырой в моем сердце, и я игнорировала распускающиеся края, боясь того, что могу найти. Оглядываясь на свое детство, на то, каким я представляла папу, я не могла понять, что было правдой, а что — результатом того, что папа скрывался.
— Сторонники превосходства — люди, — сказал Кен. — И живут они как люди. Их атаки не могут быть связаны с затаенной обидой из прошлой жизни Хераи-сана.
— Нападали люди. Им помогли Иные? — сказал Пон-сума.
Кваскви прогнал взмахом руки Чета и Пон-суму. Те отодвинулись.
— Хватит терять время. Делай свое дело, маленькая баку.
Я глубоко вдохнула. Кваскви был прав, Элиза знала, кем я была. Она хотела бы нам помочь всеми способами, чтобы эти атаки прекратились. И все же то, что я собиралась сделать, было жестоким нарушением личного пространства. И я не хотела ощутить на себе жизнь болельщицы-шпионки.
Я взглянула на Кена. Он хмурился, глаза потемнели от тревоги. Он слабо кивнул, показывая, что поможет, если все пойдет не так. Но что могло пойти не так? Сны и фрагменты воспоминаний Иных как Улликеми, Черная Жемчужина и Буревестник были сильными воронками, которые засасывали меня внутрь и грозили погасить маленький огонек Кои, который питал меня, когда я видела сны других. Но Элиза даже не была полной Иной. Она была почти человеком, как я. Сны людей вторгались в мои сны, мешали отличить чужие тревоги от моих, в детстве, но теперь это было пустяком. Паутиной, которую можно было стряхнуть.
Пора покончить с этим.
Я подошла к дивану и опустилась на колени на пол возле Элизы. Она была очень бледной. Отчасти я колебалась, потому что не только папа страдал от последствий пожирания снов. Зрение вернулось ко мне в самолете, но я выжгла почти всю себя, чтобы отпустить Черную Жемчужину в Аомори. Я отчасти надеялась, что все еще была без сил, но, коснувшись ладонью горячей и румяной от лихорадки щеки Элизы, я ощутила, как комната закружилась, а желудок сжался. Я согнулась, мышцы бесконтрольно напряглись. Шум мерцал перед глазами, не давал видеть диван, лицо Элизы, ощущать гнев и страх четырех мужчин в комнате. А потом остался только шум.
Он медленно рассеивался, и я оказалась в серой комнате, смотрела на серый стол и бетонный пол. Грохот, словно кто-то гремел замком, разжался справа. Мужчина с темным капюшоном, натянутым низко на лоб, прошел в комнату. Я ощутила волнение. Губы изогнулись в улыбке. Все шло по моему плану. Мужчина потянулся снять капюшон, яркая татуировка сверкнула на открывшемся запястье. Я остановила его воплем: