- Слушай, Матвей! Как тебе не стыдно! Что значит "пусть расхлебывает"? Что же, эти люди виноваты, что ли, что мы отступили почти до Москвы? Мы отступили, а они пусть расхлебывают?
- Надо было отступать вместе с армией, - отрезал редактор, злясь от сознания собственной неправоты.
- Матвей...
- Что Матвей?
- А то, что у тебя пять корреспондентов в окружении остались, не сумели выйти, а ты хочешь, чтобы эта женщина с грудным ребенком и матерью-инвалидкой вместе с войсками ушла?! Ты хочешь, чтобы от границы до Москвы все успели на восток уйти, когда немцы летом танками по сорок километров в сутки перли...
Кому ты говоришь? И ты, и я это своими глазами видели! А теперь "пусть расхлебывают", да? Что ты передо мной-то дурака ломаешь, извини, пожалуйста.
- За "дурака" могу извинить, а за настроения твои другой бы на моем месте тебя по головке не погладил, - сказал редактор, останавливаясь перед Лопатиным и глядя ему прямо в глаза. - И я бы не погладил, если бы немного похуже тебя знал.
- А ты не гладь.
- А ты не нарывайся! То, понимаешь, намекает, что мы немцам лишние потери приписываем, то всепрощение проповедует...
Укороти язык, а то пожалеешь.
- А я знаю, с кем разговариваю, - сказал Лопатин, тоже прямо глядя ему в глаза. - Я с тобой, а не с Кудриным разговариваю...
Кудрин был работник редакции, у которого с началом войны открылась малопочтенная страсть сообщать по начальству разговоры корреспондентов. Он надеялся благодаря этому подольше пастись в аппарате, но не разгадал характер редактора и пулей вылетел на фронт.
- И на том спасибо, - поворачиваясь спиной к Лопатину и снова начиная мерять шагами комнату, сказал редактор. - Но если хочешь знать мое, лично мое, мнение, - повернулся он из угла кабинета, - разговор твой не ко времени. Увидел пять взятых городов и расчувствовался, а мы, между прочим, не Берлины берем, а под Москвой еще сидим, если глядеть правде в глаза. Рано разнюниваться! Сейчас без железной руки не только то, что отдали, не вернем, но и то, что вернули, между пальцев упустим. Жаль, тебя Сталин не слышит, он бы тебе в два счета мозги вправил!
- Не знаю, не уверен, - сказал Лопатин.
- Не знаешь? - яростно переспросил редактор, и на его лице промелькнуло такое выражение, что Лопатину показалось - редактор знает что-то такое, чего не знает он. - В общем, хватит! - сказал редактор. - Совесть надо иметь! Когда вам от меня достается - это вы знаете! А что мне за вас бывает - это одна моя шея знает! - Он сердито хлопнул себя по шее. Забирай к чертовой матери свой очерк и считай, что у нас не было этого разговора. - Редактор снова схватил очерк со стола и на этот раз, почти скомкав его, сунул Лопатину. - Забирай, иди и высыпайся, завтра под Калугу поедешь!.. Подожди! - воскликнул он, когда Лопатин был уже у дверей. Позвони домой, совсем из памяти выскочило - к тебе жена приехала.